Планета Роканнона

С седла Роканнон опустился усталый, ломило спину, а в голове от ветра и движения все звенело; и когда он снова посмотрел на замок, то подумал, что из всех виденных им твердынь ангья эта самая жалкая. К бокам пострадавшей от времени приземистой крепости жались, как мокрые цыплята к курице, две кучки хижин; из кривых узких улочек на путешественников пялили глаза местные ольгьо, почему-то бледные и коренастые.

– Похоже, что они здесь перемешались с «людьми глины», – сказал Могиен. – Вот ворота; замок этот, если ветер не отнес нас куда-то в сторону, называется Толен. Эй, властители Толена, у ваших ворот гости!

Ни единого звука не раздавалось из замка.

– Ветер раскачивает ворота Толена, – сказал Кьо.

И в самом деле, ворота из окованного бронзой дерева, повисшие на петлях, качались в холодном морском ветре, продувавшем селение насквозь. Острием меча Могиен толкнул створку внутрь. За ней была тьма, где захлопали испуганно чьи-то крылья; пахнуло сыростью.

– Властители Толена не встретили гостей, – сказал Могиен. – Что ж, Яхан, спроси этих уродов, где мы можем переночевать.

Молодой ольгьо повернулся к кучке местных жителей, стоявших поодаль и заговорил. Какой-то старик, набравшись духу, отделился от толпы, боком, то и дело кланяясь, заковылял вперед и обратился почтительно к Яхану. Говорил старик на диалекте ольгьо, который Роканнон не очень хорошо знал; однако он понял: старик твердит, что им некуда поселить «педана» – это слово Роканнону известно не было. К Яхану присоединился другой слуга Могиена, высокий Рахо; он, в отличие от Яхана, говорил угрожающе, но старик только приседал, кособочась, кланялся и бормотал; и наконец вперед решительными шагами вышел Могиен. Кодекс поведения ангья запрещал ему разговаривать со слугами другого властителя, и он просто обнажил один меч, поднял его, и меч засверкал в холодном, отраженном водопадами моря свете. Старик только развел руками, повернулся и с воплем скрылся, шаркая, в одной из улочек, где с каждым мгновением становилось все темнее. Путники последовали за ним; сложенные крылья их коней задевали краями низкие камышовые крыши по обе стороны проулка.

– Яхан, что означает это слово?

Молодой ольгьо, вообще добросердечный и открытый, сейчас, похоже, испытывал неловкость.

– Педан, Повелитель, это... э-э... тот, кто ходит среди людей.

Роканнон кивнул, хотя, конечно, рад был бы узнать точнее, о чем идет речь. Прежде, когда он был еще не союзником, а исследователем этого вида разумной жизни, он тщетно пытался обнаружить у них какую-нибудь религию; складывалось впечатление, что никаких религиозных верований у них нет вообще. При этом они были очень суеверны. Верили в колдовство, одушевляли явления природы, однако богов у них не было. И вот наконец встретилось слово, указывающее как будто на веру в сверхъестественное! Ему даже не пришло в голову, что, употребляя это слово, местные жители имели в виду его, Роканнона.

Три развалюхи потребовались, чтобы разместить семерых путников, а крылатых коней пришлось привязать снаружи, потому что ни одна хижина в селении их не вместила бы. Распушив мех, чтобы защититься от холодного морского ветра, животные сбились потеснее. Полосатый конь Роканнона начал, царапая стену хижины, то ли выть, то ли мяукать и успокоился лишь, когда вышел Кьо и почесал ему за ушами.

– Для него, бедняги, худшее впереди, – сказал Могиен, сидя рядом с Роканноном у очага, устроенного в углублении посреди пола. – Крылатые боятся воды.

– Ты сказал в Халлане, что через море они не полетят, а у местных жителей нет лодок, на которых можно было бы переправить наших коней. Как же нам быть?

– Рисунок нашей страны у тебя с собой? – спросил Могиен.

Географических карт у ангья не было, и те, что оказались в «Путеводителе», с первого же раза, когда он их увидел, поразили воображение Могиена. Роканнон извлек книгу из старой кожаной сумки, сопровождавшей его во всех путешествиях; сейчас в ней хранилось то немногое, что осталось у него после гибели корабля: «Путеводитель», блокноты, одежды, лазерный пистолет, походная аптечка, рация, дорожные шахматы с Земли и потрепанный томик хейнской поэзии. Сперва он держал в сумке и ожерелье с сапфиром, но накануне вечером, ощутив вдруг тревогу при мысли о необычайной ценности ожерелья, сшил из мягкой кожи зверька, называемого барило, чехольчик, надел его на подвеску с сапфиром, крепко зашил и надел ожерелье себе на шею, под рубашку: теперь подвеска выглядела как амулет, а потерялась бы лишь с его головой.

Длинным и твердым указательным пальцем Могиен обвел контуры обоих западных континентов там, где они ближе всего один к другому: самый юг Ангьена с его двумя глубокими заливами и широким полуостровом между ними, вытянутым еще дальше на юг, а по ту сторону пролива – северную оконечность Юго-Западного Континента (Могиен называл его «Фьерн»).

– Мы вот здесь, – сказал Роканнон и положил рыбий позвонок, оставшийся после ужина, на конец полуострова.