Планета шампуня

Стефани любит цветы в виде духов и набивных рисунков на ткани и еще в виде вредных маленьких сиреневых леденцов. Трудно даже представить ее в саду — разве что в лабиринте фигурно подстриженных кустов с венериной мухоловкой в середине.

Анна-Луиза высаживает цветущие деревья и любит, чтобы ее цветы росли привольно. Дома у матери в Паско она пытается разбить «запущенный» английский сад: величавые чертополохи охраняют покой нападавших в траву яблок-дичков; деревянные столы и стулья, обветшавшие до того, что ими почти нельзя пользоваться, стоят вкривь и вкось, стильно разукрашенные птичьим пометом. Анна-Луиза скашивает траву ручной косой, потому что если работать с газонокосилкой, «можно нажить запоры». Правда, из года в год дряхлеющий «понтиак» ее брата, рыдван 1969 года выпуска, в известной мере мешает Анне-Луизе создать художественный эффект «предумышленного обветшания».

А что же я сам? Как я соотношусь с цветами? Так, кое-что по мелочам. На прошлой неделе купил коробку с 250 луковицами крокусов и посадил их б землю под окном спальни Анны-Луизы, таким образом, чтобы в апреле, когда зацветут, они сложились бы в слова ЛЮБИ МЕНЯ.

Тут мне почему-то в голову лезет еще один потешный случай. На прошлой же неделе в «Свалке токсичных отходов» Гармоник спросил меня, какой самый классный способ умереть. И прежде чем выпалить на автомате что-нибудь избитое, ну вроде: «Прыгнуть за руль в чем мать родила, ударить по газам, врубить стерео на полную катушку — и вдребезги», я чуть помедлил и подумал о каком-нибудь парне, выросшем, как я, в краю без цветов, и вот он едет к океану на маленькой спортивной машинке, доставшейся ему в качестве приза в телеигре, едет на юг, в Калифорнию, любуется пронзительно-желтым полем цинний. Вдруг — вшшш! — с Тихого океана налетает порыв ветра, и циннии приходят в неистовство и трясут пыльцой, и вот я уже весь желтый с ног до головы, меня трясет и лихорадит от невинного вещества, на которое у меня, оказывается, жуткая аллергия, и в считанные минуты я гибну от анафилактического шока.

— Не знаю, Гармоник. Прыгнуть за руль в чем мать родила, ударить по газам, врубить стерео на полную катушку — и вдребезги!

31

— «Веселые щенята» — высшее достижение. Безотходное производство.

— Как-как? — отзывается Стефани, которая на пару с Моник уплетает местную разновидность «горячих собак» — хот-догов под названием «Веселые щенята» и стремительно поглощает корытца местного фирменного шоколадного мороженого у пока еще действующего прилавка со «щенятами» в торговом центре «Риджкрест».

— Безотходное производство. Коровы заходят с одного конца фабрики по производству «Веселых щенят», а с другого конца выкатывает трейлер, загруженный хот-догами. Никаких мусорных контейнеров, ничего.

Стефани и Моник, как истинных европеек, рассказами о потрохах и кишках не проймешь.

— Никаких даже маленьких шкурок?

— Ничего.

Стефани берет еще «собачку». «Веселые щенята», несмотря на их биографию, неправдоподобно, завораживающе вкусны.

— Дейзи, было дело, нанялась на раздачу «Веселых щенят», — сообщаю я. — Но минут примерно через десять ее с работы вышибли. Я как раз зашел ее проведать. Смотрю — огромная толпа, все злющие, все ждут, когда их обслужат, а Дейзи сидит себе преспокойно у телефона и рисует какие-то паутинные узоры па полях книжки стихов. Теперь она вегетарианка. — Oui.

Это торговый центр «Риджкрест». Вернее, это был когда-то торговый центр — в период его расцвета всем центрам центр, сверкающий, словно плывущий куда-то волшебный мир эскалаторов и стеклянных лифтов, с бесчисленными стенами, сплошь покрытыми зеркалами или выкрашенными в неброские, умиротворяющие тона. Когда-то здесь еще был каток, и «ад скульптур», и два фонтана, и на все это лилась чудесная музыка, стимулирующая посетителей совершать незапланированные покупки. Здесь были телефонные ряды, отделы плакатов, «Продуктовая ярмарка», обувные магазины, целые музеи поздравительных открыток, избушки с игрушками и «Галерея моды» — и везде было тепло и чисто.

Сюда, в центр «Риджкрест», мы с друзьями, ошалев от сладостей и видеоигр, ощущая себя какими-то невесомыми и нереальными — как продукция, существующая исключительно за счет рекламы, — приходили пошататься, всегда своими компаниями: «скейтборд-панки», «отморозки», «качки», «пижоны», «еврошавки» и «хакеры» — и все ощущали себя как тот человек из зрительного зала, на котором фокусник в цирке показывал гипноз, а бедняга так и не вышел из транса.