Планета Шекспира

«Ответ — нет, — сказал ученый. — Как бы мы ни сожалели об этом, ответ должен быть нет. Картер может думать о нас плохо. Он может сказать, что мы утратили человечность вместе с нашими телами, что мы сохранили только голый холодный интеллект. Но это будет в нем говорить его мягкость, забвение им того, что мы должны быть твердыми, что мягкость играет здесь лишь небольшую роль — здесь, вдали от нашей благоустроенной планеты. И, к тому же, это будет недобрым по отношению к Плотоядцу. Он провлачил свою утомленную жизнь в этой металлической клетке, Никодимус возненавидит его, а он возненавидит Никодимуса — а может быть, начнет бояться Никодимуса — и это будет раздувать угли его позора — что он, известный воин, убивший множество злобных чудовищ пал так низко, чтобы бояться такого хилого механизма, как Никодимус.»

«И не без причины, — добавил монах, — ибо Никодимус, несомненно, в свое время убьет его.»

«Он такой неотесанный, — сказала гранд-дама, мысленно пожимая плечами. — Ему так не хватает чувствительности, в нем нет ни утонченности, ни рассудка…»

«Кого вы имеете в виду? — спросил монах. — Плотоядца или Никодимуса?»

«О нет, не Никодимуса. Я думаю, он смышленый.»

26

Пруд закричал от ужаса.

Хортон, услышав это краешком сознания, шевельнулся в тепле и уюте, в ощущении близости и обнаженности, цепляясь за близость другого человека — женщины, но что она человек, было так же важно, как и то, что она женщина, ибо они двое были здесь единственными людьми.

Пруд закричал снова — пронзительная дрожь тревоги прошла сквозь мозг Хортона. Он сел в одеяле.

— Что такое, Картер Хортон? — сонно спросила Элейна.

— Пруд, — сказал он. — Что-то неладно.

Первая краска зари поднималась по восточному небу, источая призрачный полусвет, в котором туманно выделялись деревья и домик Шекспира. В костре горело низкое пламя на ложе углей, подмигивавших кроваво-красными глазками. По ту сторону костра стоял Никодимус, глядя в направлении Пруда. Он стоял прямой и застывший, встревоженный.

— Вот твои штаны, — сказала Элейна. Хортон протянул руку и взял их.

— Что такое, Никодимус? — спросил он.

— Что-то кричало, — сказал робот. — Не так, чтобы можно было слышать. Но я почувствовал крик.

Крик донесся снова — более настойчивый, чем прежде.

— Смотри, кто идет по тропе, — сдавленно сказала Элейна.

Хортон повернулся взглянуть и поперхнулся. Их было трое. Они были белые и гладкие и выглядели как стоящие вертикально слизни, жирные и отвратительные твари, каких можно найти под перевернутым камнем. Они шли быстро, подпрыгивая на нижних, сужающихся концах тел. Ног у них не было, но это их вроде бы не беспокоило. Не было у них ни рук, ни лиц — это были просто толстые, счастливые слизни, быстро скачущие вверх по тропе, ведущей к тоннелю.

— Вот и еще трое затерянных, — сказал Никодимус. — Мы превращаемся в целую колонию. Как вы думаете, отчего происходит, что так много народу проходит через этот тоннель?

Плотоядец, запнувшись, вышел из дверей шекспировского домика. Он потянулся и почесался.

— Что это еще за чертовщина? — спросил он.

— Они не представились, — проворчал Никодимус. — Они только что показались.

— Забавные с виду, верно? — сказал Плотоядец. — У них, небось, нету ног, только так и прыгают.

— Что-то происходит, — сказала Элейна. — Что-то ужасное. Я чувствовала прошлой ночью, помнишь, что что-то должно случиться, и теперь это случилось.

Три слизня поднялись по тропе, не уделив внимания стоящим у костра и прошмыгнули мимо них по тропе, ведущей к Пруду.

Свет на востоке разгорался, и далеко в лесу что-то издавало звук, словно кто-то вел палкой по частоколу.

Еще один крик Пруда хлестнул по сознанию Хортона. Он бросился бегом вниз по тропе, ведущей к Пруду, и Плотоядец побежал рядом с ним длинными скачками.

— Не откроете ли вы мне, — спросил он, — что произошло, чтобы произвести такое волнение и беготню?

— У Пруда какие-то неприятности.

— Как у Пруда могут быть неприятности? Кто-то в него бросил камень?

— Не знаю, — ответил Хортон, — но он кричит страшно громко.

Тропа поворачивала, переваливая через гребень. Под ними лежал Пруд, а за Прудом — конический холм. С холмом что-то происходило. Он вспучился и раскололся, и из него подымалось что-то темное и ужасное. Три слизня сбились вместе, припавши к земле на берегу.

Плотоядец поспешил вперед, прыгнув вниз по тропе. Хортон прикрикнул на него:

— Вернись, дурень! Вернись, чокнутый!

— Хортон, смотрите! — воскликнула Элейна. — Не на холм. На город.

Хортон увидел, что одно из зданий разваливается, кладка его рассыпается и из него выдвигается создание, блистающее на утреннем солнце.

— Это наше существо из времени, — сказала Элейна. — То, что мы нашли.

Глядя на него в блоке застывшего времени, Хортон не смог определить его форму, но теперь, разогнувшись и выйдя из плена, оно выглядело полным великолепия.