Планета в косметичке

Шел 2001 год. Я сидела в кабульском аэропорту уже девятый час. В город больше не выпускали. Мой самолет застрял где-то в бангладешской Дакке. Вокруг по-английски перешептывались, что, возможно, этот самолет давно упал или его взорвали, потому что хрен знает, что можно ожидать в этом богом забытом месте. Мои соотечественники уже не могли даже перешептываться, ибо изрядно нагрузились в окрестных заведениях дьюти-фри. И если сначала они представляли собой важную делегацию — мужчины в галстуках и их чопорные секретарши с блокнотами — теперь они больше напоминали дикое племя на привале в окружении пакетов со странноватыми афганскими сувенирами и пустыми бутылками. Я тоже ничего не упустила, остограммившись в каждом баре и скупив втридорога какие-то деревянные побрякушки, которые в городе валялись бесплатно. Когда авиакомпания «Ariana» принялась раздавать сухие завтраки, стало ясно — дело труба. Как всегда, прилично вели себя только престарелые английские путешественницы — они «покорно заснули», как пел Высоцкий. Из нашего племени поднялось две или три более или менее живые головы и выдали утробно-красивые, по-русски раскатистые, матерные тирады. На меня тоже накатила удушливая волна пьяного сна, и я стала медленно клеить ласты, когда кто-то крепко сжал мое предплечье: «You are American, aren’t you?»[5] «Yes, то есть, No, I am not», — запуталась я в грамматических конструкциях, в недоумении уставившись на человека в чалме и халате, который возвышался надо мной как джинн, вышедший из бутылки. Причем, в самом прямом смысле — первым делом я подумала, что у меня пьяный глюк. Я знала, что в этих краях не принято вот так — ни с того ни с сего — обращаться к одинокой белой женщине. Мой собеседник осклабился во весь свой щербатый рот и заявил на неплохом английском: «That’s good ‘cause you’re young and pretty, and America will not exist soon» («Это хорошо, потому что ты молодая и красивая, а Америки скоро не будет»). Потом он сразу исчез, а я о нем забыла.

Прошло всего полгода — и в Америке произошли ужасные теракты, унесшие море невинных жизней. Я не могу выкинуть из головы тот эпизод: незнакомец предупреждает об опасности, а вокруг все спят пьяные. Теперь получается, что и я знала. Может, я должна была дать телеграмму — тогда еще Клинтону? Хотя говорят, что американцев предупреждали и более компетентные лица, чем я. И я не знаю, какой национальности был тот человек — ведь халат и чалма не национальные признаки, а всего лишь одежда. А английский — язык интернационального общения. И все равно: я чувствую себя почти что Нострадамусом, который все знал наперед — но тот хотя бы не молчал! Нет мне прощения! И еще меня, как и всю мировую общественность, очень волнует вопрос: если американцы не смогли предотвратить такую катастрофу у себя дома, сможет ли мир остановить ядерную войну и следующий за ним конец света?

Моя семейка вместе со всем цивилизованным миром прильнула к экрану телевизора и приняла самое горячее участие в поисках виноватых. Помимо российских каналов, мы смотрели CNN и BBC, вспомнив, что когда-то изучали английский.

На работе мне сразу припомнили мое частично восточное происхождение, любовь к арабской музыке и никому не понятную поездку в Афганистан в качестве туриста в 1995 году. Мое детство, вернее, его часть прошла в пекле ирано-иракского конфликта. Я была на стороне Ирана, по причине того, что физически находилась на его территории. В душе я, конечно, соблюдала нейтралитет. Но кто мне теперь поверит — ведь меня уже тогда могли завербовать злые исламские радикалы. Младший братец, кстати студент-арабист, посоветовал не слушать в машине громко Наташу Атлас: «А то решат, что ты арабская экстремистка!» Я обиделась: «Наташа Атлас живет в Лондоне, и вообще она еврейка». «Все равно», — говорит.

Вот это «все равно» и есть причина, по которой я все это пишу. Даже если тот, в чьей больной башке зародился кровавый план, родом с Востока, это не повод ненавидеть все, с Востоком связанное. Так мне кажется. И, если по вине взбесившегося миллиардера — врага всего живого — мы разбомбим друг друга, это и будет лучшим терактом в его жизни. Мне, конечно, глубоко отвратительны те арабы, которые шумно радуются смертям и разрушениям в Штатах, но точно так же мне жалко сикха, которого грохнули, не разобравшись, разъяренные американцы — только потому, что он был в чалме. Да, сикхи носят чалму — но они не только не арабы, а вовсе индусы! И ислам не исповедуют и не поддерживают. Но кто теперь будет разбираться, кто и почему носит чалму!

Жалко и мирных содержателей арабских шашлычных в пригородах Нью-Йорка, которые пострадали, потому что не прячутся в горах Афганистана и их легче достать. Также мне жалко себя, свою дочку, свою неравнодушную к политике семейку и даже своих мелкобытовых врагов и врагинь — очень не хочется войти в историю как поколение, на котором кончилась жизнь на земле.