Планета в косметичке

Джованни предлагает продолжить наше знакомство в портовом ресторанчике соседнего рыбацкого городка Портичелло. Расстояния тут смешные, время на обустройство личной жизни ограничено — и я соглашаюсь. Похоже, в Портичелло моего спутника знают абсолютно все: здороваясь и указывая на меня, мужчины одобрительно кивают, а женщины тонко улыбаются. Плещется ночное море, вино льется рекой, свежевыловленные креветки необычайно вкусны — да и Джованни с каждым бокалом становится все милее… Беспрестанно жалуется, что очень одинок, целует мне руку и приговаривает caramia («моя дорогая»). «Вот это жизнь!» — восхищенно думаю я. К концу ужина мой ухажер зовет к нашему столу музыкантов, о чем-то шепчется с ними — а затем вдруг опускается на одно колено и исполняет для меня старинную сицилийскую серенаду:

— Тут все о любви, cara, — поясняет он мне. — О нашей с тобой любви…

Я таю на глазах: мне повезло с женихом с первого раза! Расплатившись по счету, Джованни извиняется и отлучается — видимо, в «мужскую комнату». А мои подогретые вином мечты о грядущей ночи вдруг прерывает средних лет итальянка, появившаяся откуда-то из недр ресторана:

— Извините, — вежливо спрашивает она, — вы из турфирмы?

Отвечаю, что я просто отдыхающая. И тут она устраивает настоящий «итальянский квартал»: кричит и машет руками, призывая в свидетели весь зал — посетители оборачиваются, а музыканты перестают играть.

— Ах, мерзавец! Не по туризму он работает, а по туристкам! Как сезон, так начинаются мученья Тицианы и ее несчастных малюток! — Наконец она оборачивается ко мне: Не верьте ему, девушка! Этот гад женат на моей сестре!

К моменту возвращения Джованни горячая итальянка успевает вернуться на свое место; тот как ни в чем не бывало продолжает свою песню про amore, которая ждет нас этой nocci.

— А как же бедняжка Тициана и ее малютки? — ехидно спрашиваю я, надеясь выбить из колеи коварного изменщика. Но Джованни даже не теряется:

— А что Тициана? Тициана — casa,[8] а ты — cara…

Приходится сказать ариведерчи и этому жениху — гулящих женатиков вполне хватает и дома.

Чисто женская вендетта

Следующие два дня просто валяюсь на пляже, вяло отмахиваясь от приставаний окологостиничных донжуанов (контингент местных мужиков, которые в сезон пасут одиноких туристок возле отеля, я уже отличаю по повадкам). По вечерам чинно беседую с Франческой и Антонио — супружеской парой журналистов из Рима, живущей в соседнем номере. Можно подумать, что я теряю время зря, — но это не так. Дело в том, что с моего балкона отлично просматривается соседняя вилла: она явно принадлежит состоятельным людям. И вот уже второй вечер на ее террасе с видом на море я наблюдаю молодого человека весьма приятной наружности — с книгой в руках. Изредка возле него появляется какая-то пожилая дама (наверное, мама или домоправительница), из чего я делаю вывод, что жены с малютками у него, пожалуй, нет. А по утрам обитатель виллы садится на дорогой мотоцикл (в Италии это очень модно) и уезжает в сторону Палермо. Постепенно у меня созревает план.

Ранним утром надеваю кеды и плотные джинсы, беру в отеле напрокат мопед и занимаю пост под раскидистым деревом, метрах в двадцати от ворот виллы. Как только калитка виллы отворяется и мой новый герой начинает выкатывать свой мотоцикл, я нажимаю на газ, проезжаю вперед — и более или менее реалистично изображаю падение. Есть! Молодой человек подбегает, участливо интересуется, не ушиблась ли я и предлагает как-нибудь помочь. Я жалостно тру коленку и сокрушаюсь, что теперь не смогу ехать дальше и попасть в Палермо, куда собиралась. Мауро (так он назвался) вызывается меня подвезти. Я сажусь на его мощную «Ямаху», крепко обхватываю сзади его мощный торс (о, романтика!) — и мы мчимся по живописным горным дорогам…

Чао, бамбино — сорри!

Через час мы уже сидим в уличной кофейне в Палермо и пьем крепкий итальянский эспрессо. Мауро рассказывает, что имеет свой небольшой бизнес, сам себе начальник, поэтому ради нашей встречи готов свою работу отложить. Ему 32 года, закончил Палермский университет, стажировался в Сорбонне, свободно владеет четырьмя языками. Про своих родных говорит только: «У нас очень большая семья».

Следующие два дня мы проводим вместе с Мауро. Он показывает мне Палермо с неожиданной стороны — оказывается, тут по сей день существуют страшные запутанные катакомбы, где по стенам развешены забальзамированные тела неких знатных особ, умерших в позапрошлом веке. Вечером мы бродим по узким старинным улочкам, заходим в прохладный полумрак готических соборов и целуемся за столиками кафе. Мауро с удовольствием фотографирует меня, но почему-то долго отказывается сняться вместе на память — приводит дурацкие доводы, что плохо получается на фотографиях. Наконец мне удается его уговорить — он нехотя соглашается, но пытается натянуть на лицо мотоциклетный шлем…