Планета Вода

– Не в монастырь, а в больницу, к докторше. Они там рядом, больница и монастырь, только она на берегу, а он на острове – завтра увидите… Ездил я по делу беглого Ольшевского. Я ведь на весь наш уезд единственное «должностное лицо, призванное быть блюстителем закона, представителем публичных интересов и органов правительства», как сказано в Уложении. Что ни случись – Клочков, марш-марш! Так вот, Людмила Аннушкина, год назад ни с того ни с сего приехавшая работать в эту несусветную глушь, – невеста беглеца. Были основания предполагать, что побег подготовлен с ее участием и что Ольшевский из острога направился не куда-нибудь, а к ней… – Сергей Тихонович, только что оживленный, вдруг поник и махнул рукой – в ночь улетела искра. – Зря проездил. Никаких следов. Уезжал – думал, никогда в ту дыру больше не вернусь, полтораста верст по жутким, разбитым дорогам… Но через неделю снова пришлось, уже из-за игуменьи.

– Значит, никаких следов беглого к-каторжника не обнаружилось?

– Никаких. Там в лечебнице и спрятаться особенно негде. Опять же больные. Черт его знает, куда он делся, этот Ольшевский. Может, его волки в лесу сожрали – человек городской, к лесу непривычный.

Решив оставить версию с каторжником на после, Фандорин сказал:

– Так. Заключение я прочел. Где протокол осмотра места убийства?

– Его нет. Я на месте убийства не был. Только присутствовал при медицинском освидетельствовании – покойницу привезли с острова монашки, без меня.

– То есть как это – не были на месте убийства? – поразился Эраст Петрович.

– Это вам не Европа, а Россия-матушка, au naturel, – кисло молвил Сергей Тихонович. – Живем не по человеческому закону, а по божескому. Обитель женская, с очень строгим уставом. Вход мужчинам категорически воспрещен. Только благочинный раз в месяц посещает, проводит службы и исповедует черниц. Я попросил разрешения на осмотр – владыка не благословил.

– Какой еще в-владыка? – опять изумился Фандорин. – При чем здесь владыка?

– Преосвященный Виталий, наш архиерей. У нас в губернии без его благословения, особенно в церковных владениях, ничего не сделаешь.

Архиерей

– Однако у вас здесь и порядки!

– Вы, видно, редко в провинции бываете. Обычная жизнь паршивого уезда паршивой губернии в паршивой стране.

Фандорин взглянул на титулярного советника повнимательней. Ну и метаморфозы.

– Вы здесь не такой, как в г-городе. Иначе держитесь, иначе разговариваете.

– Свежий воздух, – пожал плечами Сергей Тихонович и усмехнулся. – А еще я соскучился по разговору с нормальным человеком. Платонов когда-то был нормальный, да весь вышел. Впрочем меня нынешнего нормальным тоже не назовешь…

– Вот как? Раньше вы были другим?

– И я был другим, и Заволжская губерния. Пятнадцать лет назад, когда я сюда приехал после университета, здесь был почти что рай. А теперь у нас, как везде. И даже хуже, потому что падший рай превращается в ад… Хотите, расскажу, как рай превращается в ад? Что-то на меня словоохотливость напала.

– Расскажите.

– Перед самым выпуском читал у нас лекцию заволжский окружной прокурор. Совершенно замечательная была лекция. Про то, как просто, честно и ясно у них в губернии всё устроено.

– Да, я помню. Тогда и в газетах про Заволжск часто писали.

– Приезжайте, говорит, к нам. Нам очень нужны молодые, энергичные, неиспорченные рутиной. Карьеры, говорит, у нас вы не сделаете, но будете заниматься лучшим делом на свете: охраной законности. Мы с Платоновым поехали. И сначала прямо летали – так нам тут всё нравилось. Только длилась безоблачность недолго. Рассыпалась вся Заволжская идиллия в считанные месяцы. Начальник наш поехал в столицу за наградой, да вдруг скоропостижно скончался. Сердце. А был ненамного старше меня нынешнего. Епископ, на котором тут всё держалось, отправился на богомолье в Святую Землю и не вернулся. Скоро сняли и губернатора – за то, что противился переводу Заволжья в категорию ссыльно-тюремных губерний, хоть это сулило щедрые ассигнования на строительство острогов и трудовое устройство для местных жителей. Назначили всех новых – губернатора, владыку, прокурора. И сдулось Заволжье, как проколотый воздушный шарик. Весь воздух вышел, губерния съежилась и сверзлась вниз. Мы с Платоновым тоже опустились в тартарары, со всеми. Оба – падшие ангелы, два интеллигента в неинтеллигентных обстоятельствах. Правда, белые одежды мы поменяли не на одинаковые цвета. Платонов – на черный, да еще убедил себя, что всё хорошо и правильно, ибо в России следует жить по-российски. Вот он уже надворный советник, а я застрял в титулярных и выше никогда не поднимусь.

– А в какого цвета одежды переоблачились вы?