Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

По буддийскому календарю «сакимакэ» — это день, несчастный в первой своей половине, но к вечеру становящийся все более удачным.

Две победы

Нумер (шестнадцатый) Фандорин оглядел мельком. Дольше пяти минут находиться здесь он не планировал.

Бросил на манерное кресло стиля «Луи-Кенз» пальто, белый шарф, смушковый картуз. Прошел в ванную. У нее был общий водопроводный стояк с соседней — оттуда слышалось журчание льющейся воды.

Чистоплотный убийца отмывался от пота и грязи. Что ж, возьмем сладкого пана розовым и тепленьким, как свежевыпеченный марципан.

Ключ от комнаты был элементарный, с тройной бородкой. Безо всякого усилия, пальцами Эраст Петрович выдернул из кресла гвоздь и соорудил простейшую отмычку.

Что ж, пора нанести визит. По-соседски.

В коридоре никого не было, и замок поддался легко, с приветственным щелчком, однако дверь не открылась — предусмотрительный постоялец задвинул изнутри засов.

Это небольшое препятствие Фандорина не смутило.

В жарко натопленном шестнадцатом прислуга оставила форточки нараспашку. Наверняка то же самое и у Ружевича.

Вернувшись в свою ванную, Эраст Петрович втянулся в тесное отверстие — ногами вперед. По-змеиному изогнулся и оказался на свежем воздухе. Встав на заоконную приступку, первым делом поправил задравшийся пиджак и пригладил волосы. Потом посмотрел вниз.

Свет фонаря был направлен на тротуар и мостовую. Даже если бы кому-нибудь из гуляющих пришло в голову зачем-то посмотреть вверх, различить во мраке темную фигуру, прижавшуюся к темной стене, было бы невозможно.

Под окном, вдоль всего этажа, тянулся узкий, но вполне достаточный для опытного верхолаза бордюр. Мелко переступая по нему, Фандорин уже через минуту заглянул в соседнее освещенное окно, между шторами.

Пустая ванная.

Уже помылся? Значит, отсюда и войдем…

Из отворенной форточки выходил теплый влажный воздух.

Еще полминуты — и, по-гимнастически кувыркнувшись, Эраст Петрович бесшумно приземлился на кафельный пол.

Прислушался.

Из комнаты доносился мягкий голос.

— …Tak, proszę pani, to jest restauracja, której poszukuję, dziękuję.

Через щель неплотно прикрытой двери можно было полюбоваться на господина Ружевича. Румяный и чистый, с сеточкой на волосах, он сидел в кресле, болтая изящной ножкой. Держал в одной руке телефонную трубку, а другую поднес к глазам — придирчиво разглядывал ногти. Очевидно, ждал, пока соединят.

— …Drogi panie, czy byłby pan tak uprzejmy i poprosił do telefonu dżentelmena, który siedzi przy stole pod palmą? Nazywa się Kobaczewski… Bardzo panu dziękuję.

Опять пауза. Потом Цукерчек вдруг заговорил по-русски — с приятным, едва уловимым акцентом и небольшим заиканием:

— Я здесь. Телефонирую ровно в поwовине шестого, как д-договаривались… Как, в Кракове еще ничего не известно? — В голосе прозвучала обиженная нотка. — Всё в wучшем виде. Сначаwа быwо скучновато, но под конец интересно. Мне понравиwось… Да, всё со мной… Конечно — за вычетом накwадных расходов. Вы же знаете, я хоть и материалист, но материальным интересуюсь маwо. — Мелодичный смешок. — …Не знаю, но найду… Ровно? Как дед Мороз с подарками? — Снова девичье хихиканье. — Как-как? Хехе, смешно. Тогда я прибуду в качестве скота нечистого… Не беспокойтесь, найду.

Аппарат тренькнул. Разговор закончился.

Все-таки сработал не в одиночку. Во всяком случае, ограбил почтовый вагон не для себя. Этим и объясняется «прозаичность» куша. Есть какой-то «красный жезл», как у того китайца из Сан-Франциско. Судя по шутке про материализм, какой-нибудь социалист или анархист. Значит, дело не уголовное, а политическое.

Однако связи Ружевича, равно как и мотивы преступления, Фандорина не интересовали. Мир устроен нелепо, все его несуразности благородный муж исправить не в состоянии. Но покарать одного отдельно взятого душегуба и тем самым восстановить гармонию собственной души — это сделать возможно и даже необходимо.

В комнату Эраст Петрович вошел с приятной улыбкой и со словами:

— Привет из России, пан Цукерчек. Для милого д-дружка семь верст не околица.

Ружевич совершил вполне предсказуемый маневр — рванулся из кресла к кровати, где (вероятно, под подушкой?) у него, конечно, лежало оружие.

Фандорин придал резвуну дополнительное ускорение посредством пинка в зад, и Цукерчек полетел быстрее и дальше, чем рассчитывал — прямо темечком в стену.

От удара на мгновение скис, а когда зашевелился, Эраст Петрович уже сидел на спине у поверженного неприятеля, сжимал одной рукой оба тонких немужских запястья. Вторая рука, в лайковой перчатке, держала вынутый из-под подушки «наган».

— Если б не убитый ребенок, я бы доставил вас в краковскую п-полицию и считал бы дело исполненным, — объяснил Фандорин. — Но ведь пока будет тянуться волынка с выдачей, вы от дураков-австрийцев сбежите, вы субъект ловкий. Нет уж, пан Цукерчек. Придется вам застрелиться из собственного револьвера. На нем ведь есть ваши отпечатки?

Он приставил дуло к виску убийцы.

— И вам даже неинтересно, с кем я говорил по телефону и кому должен передать деньги? — быстро сказал пленник. — Вы ведь из Охранки. Непрофессионально.