Планета Зет или Дерево веселья

Ты в парке на эстраде. Взмах рукой.

Сейчас ты душу изольешь. Да и не только душу!

Ты изольешься весь, как личность, как художник.

Сейчас, сейчас... Но теплый летний дождик

Успел излиться раньше. И все зрители, увы,

Бегут, спасая сухость головы.

И вот, чтоб в сердце не возникло яда,

В который часто превращаются мечты,

Читаешь иль поешь пустым скамейкам ты,

Ограде низенькой, да мокрым кленам сада,

Да пареньку, забредшему в кусты,

Которому приспичило, как говорится,

Под излияния твои и самому излиться.

Короче, Колли пушкой мориторной

Из всех дерев Веселья выбил зерна.

И в пять секреций с небольшим они

Вдруг превратились в бледные огни,

Вспорхнули разом, атмосферы не касаясь,

И высоко над Зетом в Млечный Путь вписались.

Глава четырнадцатая

Вот так-то, Литий Фтор, и без мазута обошлось.

Два смеха на планете родилось,

Два юмора высокого накала,

Две крайних точки, два потенциала.

И очень сложно рядом им жилось.

Смех у вкусивших лился как поток,

Являясь функцией двойных смеяльных нервов.

Смех невкусивших возникал от первого,

Как возникает индуктивный ток

В огромной солиноидной катушке,

Когда ее случайно выстрелят из пушки. *

Два смеха породили разный быт

И даже две религии как будто.

* Простите мне научные детали,

А я прощу вам все, к чему б вы слабость ни питали!

Пророком у одних был Зверий Незабыкх,

Пророком у других - Растений Незабудда.

Казалось бы, звучанье - чепуха.

Но даже здесь различья отмечались.

- Ха-ха! Хи-хи! - вкусившие смеялись,

А невкусившие смеялись:

- Хи! Ха-ха!

Еще деталь, у невкусивших хохотантов

Все головы, а у иных и грудь,

Покрылись шишками мыслительных талантов.

Что впрочем их не портило ничуть.

А я сказал бы, даже украшало.

Поскольку в личной жизни не мешало,

А в деле открывало новый путь.

Так, например, их брали в мастера

Разумных дум и трезвого расчета.

И так планетою ценилась их работа,

Что в день им полагалось троекратное ура,

По десять дублов и по два ковра

Из тех, что делал гобеленный клуб Веселая игра.

Ах эти игры! невкусившие шутя,

Вступив с Веселою игрою в поединок,

Коврами как-то до того заполонили рынок,

Что клуб сгорел в два дня, похныкал, как дитя,

Со счетами в руках оплакал все утраты

И слился с клубом Сувенирной Ваты,

Производя половики и маты

С узором и доставкою домой

Под жалобным девизом Боже мой!.

А дальше больше. Невкусивший Сант Анатом

С ланцетом стоя над вкусившим братом,

Чуть не отсек ему, уж и не помню что,

Не вымыв руки спиртом и не сняв пальто.

И это где? В больнице! В храме состраданья!

Короче, стычки, свары и рыданья.

Те и другие лишь своих любили,

Те и другие сук чужой рубили.

Как видно разглядеть им было недосуг,

Что это, в сущности, один и тот же сук.

И лишь Бол-Ван был в ослеплении недолго,

Поскольку у него в отличии от всех

Не резвость мозга вызвал индуктивный смех,

А нечто большее с уклоном в чувство долга.

И первое, что сделал сей колосс:

Собрав писантов невкусивших стаю,

Он задал сам себе волнующий вопрос

И сам ответил так:

- Коль говорить всерьез,

Вкусивших я больными не считаю.

Пора взглянуть на свет, довольно жить во мраке.

Для розни не причина разный смех.

Прошу оповестить через писанья всех:

Я запрещаю стычки все и драки

И отменяю свой запрет на смешанные браки.

Вот все. Теперь ступайте. Хи! Ха-ха!

Затем Бол-Ван вошел в светлицу внука

И так сказал:

- Мне все понятно. Ну ка,

Снимай наследный перстень и меха.

Хотя теперь преград особых нету,

Но я тебя не возведу на трон.

Тебе не совладать с подобною планетой,

Лови форель или стреляй ворон.

Или женись.

- Но я могу?

- Да, можешь!

Я смешанные браки разрешил.

- Ты разрешил! - воскликнул принц. - О боже,

Даты велик! Ты не напрасно жил!

Ты, ты...

- Ну ладно! - проворчал Бол-Ван,

Я делаю лишь то, что мне велит мой сан.

И снявши с внука норковый жилет

Он удалился в совмещенный кабинет.

А принц стоял, Светясь как сто светил.

Какая жизнь на Зете намечалась!

Он сам с собой смеялся и шутил .

И кровь таким восторгом в мозг его стучалась,

Что подключившийся к нему угрюмый Уткэн Колли

Пять скверных слов сказал и застонал от боли.

Он только что узнал, что на далеком Зете

В ста новых семьях народились дети.

И он не вправе скрыть от шефа и науки,

Что это дети. Дети, а не внуки.

Глава пятнадцатая

Магистр так много рисовал и так прекрасно,

Что над сторожкой вскоре выстроил второй этаж.

Музею продал он сюиту Коротко о разном,

А частному лицу триптих Врата при входе в раж,

Торгарий взял, написанный сангиной,

Портрет полуапостола с ангиной,

Пять обнаженщин выставила Груть,

Да столько же салон Случайная получка.

Журнал Зашли бы, цайтунг, на цветы взглянуть

Уже статью о нем готовил В добрый путь!...

Короче говоря, застала деда внучка

В тоске, но не в зеленой, вот в чем суть.

Все в тех же сине-розовых трусах,

Но неизменно в галстуке и при часах,

Он по утрам стоял на голове,

Частенько принц его так заставал

И, чтоб вступить в беседу,

Сказавши И-го-го!, пристраивался к деду.

И так вдвоем они стояли на траве

Часами обсуждая тени, блики, пятна.

Тазитте это было не вполне приятно.

Особенно, когда уйдя в пикантные детали,

Они ногами дрыгали и громко хохотали.

Любили ль вы, читатель дорогой,

Стояли ль вы на голове от счастья,

Горели ль той немыслимою страстью,