О, если бы ты видела, как их провожали! Это был праздник. Только с праздником не вязалась мрачная, как черный столб смерча, ракета, даже иллюминаторы оказались задраенными. Никто не видел улетающих. Народ ликовал, предвкушая радость встречи с близкими. Как только ракета поднялась и скрылась из виду, официальная пропаганда, еще вчера неумолчно расписывающая перспективы полета, замолчала. Если твой отец вернется, правда победит. если нет сделай все, что не смог сделать он. Ради этого стоит жить.
Рона Гек».
Крауф аккуратно свернул письмо и взял второе.
Оно было написано на неровных обрывках каких-то счетов.
Желтая шероховатая бумага, строчки гуляют, буквы прыгают, но прочитать все же можно:
«Родная моя Рона!
Вот уже восьмой день, как мы в разлуке. Организаторы перелета, видимо, сочли наше общение с близкими излишним. Не разрешено даже писать, бумагу мне достал человек, который передаст тебе письмо. Но сделать это он сможет только после старта. Предстартовый карантин больше похож на тюремное заключение. Мы не общаемся даже друг с другом. Но кое-что я знаю о своих спутниках. Крюгер целый день пьет и в пьяной горячке во все горло распевает неприличные песни. Кто-то говорил мне, что в юности он был портовым грузчиком, потом разбогател на махинациях. Невольно веришь в это. Супруги Мишле спят, а когда не спят, то ссорятся. Крюгер и Мишле — мои соседи, рядом, за стеной то ли комнаты, то ли камеры. Об Оуне и Гриме мне ничего не известно.
Не перестаю удивляться составу экипажа. Пилот Оун — единственный грамотный в астронавигации человек, но у него нет второго пилота. Я не говорю, что нет врача и радиста. Начальником экспедиции является Крюгер только потому, что он второе лицо государства. Но что он понимает, разве он способен реально руководить полетом? Грим, хотя и энергичен, и имеет профессиональные навыки руководства, но, как и супруги Мишле и я, откровенный балласт.
Я не верю в возвращенье на Беану. Может быть, нам удастся сесть на Аркос, но вот взлетим ли мы оттуда? Мы не располагаем ни специалистами, ни материальными ресурсами. Я думаю, нас убирают. Но зачем?
И почему таким странным способом? Наверное, никто, кроме Морриса, не может ответить на этот вопрос. Но именно этот вопрос убеждает меня в том, что наш полет только начало и что Беану ждет нечто страшное. Планы, рожденные в мозгу Морриса, направлены только на укрепление его личной власти. И он будет изыскивать все новые способы ее укрепления, искореняя память о своих преступлениях. Порой я думаю, чья же участь ужаснее — наша ли или тех, кто будет жить? Что ждет тебя и нашу девочку?»