Планы на ночь

Несмотря на валерьянку, всю дорогу меня колотило и подташнивало. Я все время задавала себе вопрос, как со мной такое могло случиться, причем на ровном месте, скоропостижно и бестолково. Что этот парень сделал такого необыкновенного, что седьмые сутки я не устаю щупать свой лоб, не горячка ли кровожадно накинулась на меня, не столбняк ли обезножил, обезручил, ополоумил, не сотрясение ли головное произошло и расшатало все правила мои и устои. Где-то звезды в небе столкнулись лбами, и искры, долетев до земли, ослепили меня, ошеломили своим нездешним светом, отбросили в другое измерение, где люди, точно облака, плывут по небу, взявшись за руки. Алло, люди! В вашем полку прибыло. Я тоже плыву, лавируя между звездами, как чья-то бестелесная душа. Шагал был скорее прав, чем наивен. А что если поверить? А что если попробовать? И взмыть! Встать с утра пораньше — и на подоконник. Здравствуй, утро, молодое, незнакомое! Постоять так крестовищем да и шагнуть вперед и вверх, и руками при этом быстро-быстро задрыгать и почувствовать холод под мышками, а в животе жар. И сначала будто вниз пойдешь, а потом как подбросит и как понесет параллельно земле, и платье на ветру развевается красиво, словно боевое красное знамя. А птицы шарахаются: «Людк, а Людк, это откуда такую лохматую к нам занесло?» А я лечу, не замечаю, крылышками бяк-бяк. Хорошо! А внизу дяденьки в белых халатах уже ждут меня, родимую. Счас мы ее душеньку в нашу психушеньку и заберем, горемычную. А я лечу, собой любуюсь.

Отчего люди не летают, как птицы?

Никита, как мы и договаривались, ждал меня у выхода метро. Заглотив побольше воздуха и шагнув к нему навстречу, я как-то сразу пришла в себя и успокоилась.

— Привет.

— Привет.

— Давно ждешь?

— Только покурить успел.

Мы стояли и смотрели друг на друга, будто что-то припоминая.

Очень хорошо, думала я, ничего не чувствую, ни капельки не страшно. Очень все замечательно.

Никита, как будто спохватившись, вдруг обнял меня и поцеловал в щеку.

— Ну что, пойдем? Тут недалеко.

Мы перешли улицу и свернули в подворотню, каких в центре видимо-невидимо. В двух шагах от парадных особняков и респектабельных офисов ютились и прятались в собственную серость старые дореволюционные постройки, никогда не знавшие ремонта и уже не надеющиеся на него. Не верилось, что в этих домах еще кто-то живет, но цветы на подоконниках низких тусклых окон выдавали присутствие людей, и редкие кошки выпрыгивали из подвалов сытые и довольные после плодотворной охоты на крыс.

Мы шли молча и сосредоточенно, как подпольщики.

— Далеко еще? — спросила я, чтобы прервать молчание.

— Да мы почти пришли, — ответил Никита.

И действительно, как мы неожиданно нырнули в подворотню, так мы из нее и вынырнули на свет божий ловко и легко.

— Вот дом, который построил Джек, в котором я живу, — сказал Никита и, взяв меня за руку, повел внутрь двора. — Осторожно, здесь всюду ремонт, и надо ходить только проторенными тропами.

— Какой красивый дом, — восхитилась я.

На самом деле дом был как дом, только ближе к верхним этажам, прилегая к окнам, выделялась белая осыпающаяся лепнина: виноград, птицы, цветы…

— Дом как дом, только на последних этажах мастерские.

— Какие мастерские?

— Мастерские художников.

— Я думала, что ты архитектор.

— А я и то и другое. Только архитектурой я на жизнь зарабатываю, а картины пишу просто так, для души.

Мы поднялись на последний шестой этаж, где на площадке была всего одна дверь.

— Заходи и постой минуточку, я только свет включу: в прихожей лампочка перегорела, а у меня до всего руки не доходят.

Я застыла в недвижимости, а Никита пропал в темноте. Послышался какой-то посудный грохот, чертыханье, и сразу появился первый свет. Потом еще и еще, и постепенно стали выступать из темноты куски большой необыкновенной квартиры.

— Проходи, — позвал меня Никита, — теперь можно.

Я вошла и остановилась посередине большой комнаты, не зная, куда деть руки. Почему-то это меня очень занимало. Я помялась-помялась и, за неимением лучшего, засунула их в карманы шубы.

— Как у тебя необыкновенно, — сказала я лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.

По дороге я растеряла всю смелость свою и отвагу, и в новых предложенных обстоятельствах чувствовала себя довольно неловко.

— Это мастерская моего отца, — объяснил Никита, помогая мне раздеться, — я теперь здесь живу.

— Теперь живешь? А раньше?

— А раньше жил с женой и сыном.

— Здесь?

— Нет, конечно. У нас есть, вернее была, квартира. Но сейчас я живу здесь один.

— Не сложилось? — спросила я.

— Долго рассказывать, — уклончиво ответил Никита.

— Бывает. Я тоже живу одна.

— Я почему-то так и подумал. Кофе хочешь? — предложил он.

— Почему-то хочу.

— Ну, устраивайся здесь, а я на кухню.