«Планы сражающихся царств» (исследование и переводы)

С первых же шагов анализа содержания «Планов Сражающихся царств» как исторического сочинения становится очевидным, что в понимании исторической реальности и в объяснении хода исторических событий между этим сочинением и таким выдающимся памятником позднечжоуской исторической литературы, как «Цзо чжуань», имеются разительные расхождения. В самом деле, в «Цзо чжуане» дано последовательное описание жизни древнекитайских царств на протяжении периода Чуньцю, освещенное верой в непреклонный закон небесного воздаяния. Каждый из фактов истории этих царств, взятый в отдельности, обычно раскрывается как проявление доброй или злой воли человека. Этический принцип в данном памятнике выступает в качестве важнейшего элемента исторического рассказа. По словам Уотсона, история в «Цзо чжуане» помещена в «сферу моральной ответственности людей»[318]. Иное в «Планах Сражающихся царств». В обычных для этого сочинения фрагментарных рассказах об отдельных моментах взаимоотношений между Сражающимися царствами место этического постулата занимает практическая мудрость. Вот, к примеру, приведенная в «Планах царства Вэй» история того, как позор, обрушившийся на вэйского вана после гибели вэйской армии под Малином[319](341 г. до н. э.), стал источником посрамления его врагов: «[Царства] Ци и Вэй сражались под Малином. Ци одержало большую победу над Вэй, убило наследника престола Шэня, нанесло поражение стотысячной армии. Вэйский ван призвал Хуй Ши и, поведав ему об этом, сказал: "Ведь Ци — мой враг, ненависть к которому не ослабнет до конца дней моих. Хотя моя страна невелика, но у меня часто возникает желание собрать все войска и ударить по нему. Каково будет, [если сделаю так]?". Тот ответил: "Нельзя этого делать. Я слыхал, что у ванов была мера, а тем, кто стоял во главе правителей, был знаком расчет. В том, о чем ты, ван, поведал мне, нет ни меры, ни расчета. Тобой некогда владела ненависть к Чжао, а потом ты стал воевать с [царством] Ци. Война не принесла тебе победы, страна не подготовлена к обороне, а ты еще хочешь собрать все войска и кинуть их на Ци. Это расходится с тем, что я тебе сообщил [о мере и расчете]. Если ты ван, хочешь отомстить Ци, то лучше всего, сменив одеяние и приняв униженный вид, отправиться ко двору в Ци. У чуского вана это вызовет гнев. Если посланные тобою люди натравят их друг на друга, то Чу пойдет войной на Ци. А если отдохнувшее Чу нападет на измотанное Ци, то последнее непременно станет добычей Чу. Так ты, ван, с помощью Чу повергнешь Ци". Вэйский ван согласился с ним и послал гонца сообщить в Ци о своем желании стать подданным [циского вана] и прибыть к его двору. Тянь Ин дал согласие на это. Чжан Чоу сказал: "Не следует [соглашаться]. Если бы [Ци] совершило церемонию обмена визитами и заключило союз с Вэй, не выиграв у него войны, если бы [затем] оно выступило против Чу, — вот тогда можно было бы [рассчитывать] на большую удачу. Теперь же [Ци] одержало победу над Вэй, нанесло поражение стотысячной армии, захватило наследника Шэня, покорило [царство] Вэй, обладающее десятью тысячами колесниц, стало впереди [царств] Цинь и Чу, доведя таким образом до предела свои притеснения. К тому же чуский ван из тех людей, которые любят пускать в ход оружие и гоняются за славой. Чу всегда будет доставлять заботы [царству] Ци". Тянь Ин не послушал его и, приняв вэйского вана, много раз присутствовал вместе с ним на приемах у циского хоу. У дома Чжао это вызвало ненависть, у чуского вана — гнев. Он самолично выступил в поход против Ци. Чжао оказало ему содействие. Ци потерпело великое поражение близ Сюй-чжоу»[320].

В этом рассказе непомерная гордыня царства Ци, принимающего от вэйского вана почести, которые, согласно традиционным взглядам того времени, полагалось воздавать лишь Сыну неба, рассматривается не как нарушение нравственного принципа, а как опасный политический просчет. Весь ход событий здесь определяет прямолинейное столкновение удачных и неудачных схем внешнеполитических акций.

Эмпиризм содержания «Планов Сражающихся царств» был обусловлен не каким-то особым складом общеидеологических представлений и политических взглядов их создателей, а тем, что круг последних состоял из людей, в творчестве своем всецело находившихся под влиянием повседневного опыта. С позиций «наивного реализма», присущего обыденному сознанию участников политической борьбы конца Чжаньго-начала Хань, политические замыслы и планы, содержание которых сводилось к вероломству и предательству, к вооруженному грабежу и другим формам присвоения чужого, к ежеминутному переходу от обмана к насилию, казались единственным источником исторических перемен.