Планзейгер. Хроника Знаменска

Тем не менее, были долгие продолжительные аплодисменты, поздравления и, естественно, широкое русское застолье с текилой, виски, мартини и водкой. На закуску были агно де ле персиль, айоли в тартальетках, бон фам, буйабез, естественно баллотин, масса баллотина, а также креп де омар, консоме, даже нусет де шеврей и так далее, и тому подобное. Все остались довольны.

Утром заинтересованные лица, те, которые для ускорения вынимали палки из колес, кинулись проверять свои счета, а там, как обещано, евро и доллары. Много. Побольше бы таких диссертантов…

Вернемся, однако, к Коробченко. Волк в ней к счастью не проснулся, но проснулось странное ощущение, что в этом же изоляторе, где-то рядом находится парочка до боли родненьких людей. Последним таким родненьким был Сердюк, но всё же не таким родненьким, как эти.

Заметалась по тесной комнате, принялась дергать дверь, но та была на запоре. Раньше бы она просто вышибла её, но теперь совесть не позволяла. Кто-то ведь ставил сюда эту несчастную дверь, применял смекалку, сноровку, чтобы стояла ровно, не скрежетала по полу, когда открываешь.

Она стала звать, тоненько так, негромко, деликатно.

Подошел некто, приволакивающий ноги, будто тащил за собой по полу тяжелый мешок, открыл дверь ключом. Этот некто был высокий и толстый в наглухо застегнутом коричневом кожаном плаще. Всё бы ничего, но башка у него была змеиная, а на корявых пальцах росли коричневые когти.

— Ах, — сказала Коробченко и потеряла сознание.

— До чего же ты кисейная, — сдавленно пробубнил Шарк-Шарк, а это был именно он. — Докладывали, что бабец крутая, чем не боевой зам, и на тебе, одномоментно скуксилась. Я, чай, не железный, мне тоже отпуск положен.

Говорить нормально не позволяла особая форма связок, которым сподручнее было издавать змеиный шип.

Коробченко открыла глаза, увидела Шарка и вознамерилась было снова грохнуться в обморок, но он шутя поставил её на ноги.

— Короче, — стараясь не шипеть, сказал он. — Или пойдешь ко мне замом, или сидеть тут тебе до морковкина заговенья.

— Что за работа? — потупясь, спросила она.

— О! — сказал он. — Уже прогресс. У меня Галерея, типа музея, в котором ты работала. Нравился тебе музей?

— Очень, — Коробченко вздохнула.

— То же самое, только значительно интереснее, — с пафосом произнес Шарк-Шарк. — Соглашайся, мамзель, иначе сидеть тебе до морковкина заговенья.

Она подняла на него глаза, передернулась от отвращения и сказала:

— Уж лучше до заговенья.

— Да я тебя, — прошипел он, взяв её рукой за шею и приподняв над полом.

Силищи был, конечно, невероятной.

— Отставить, — сказали сзади.

Это был Небирос.

Шарк повернул голову и прошипел:

— Это ты там фельдмаршал, в прошлой жизни, а здесь ты просто Небирос. Отвали.

— А ты и там как был садистом, так здесь и остался, — усмехнулся Небирос. — Отпусти, говорю.

В голосе его появились металлические нотки.

Шарк разжал когти, Коробченко мешком свалилась на пол.

— Ну? — сказал Шарк, поворачиваясь к Небиросу. — Будем драться или как всегда труса праздновать?

— Конечно, труса праздновать, — ответил Небирос и в одно мгновение очутившись рядом с садистом, ребром ладони ударил его по мощной шее.

Нет, так монстра, у которого центр тяжести был ниже колен, было не свалить. Хотя тот и покачнулся.

Шарк махнул когтистой лапой, Небирос отпрянул, но всё равно стальной коготь задел щеку. Попади он чуть выше, и левого бы глаза как не бывало. Из рассеченной щеки брызнула кровь.

Небирос рассвирепел. Выхватив из воздуха верную саблю, рубанул Шарка наискось от шеи к поясу. Шарк начал разваливаться, но появившийся весьма некстати Мортимер подхватил сползающую часть с рукой и головой, прилепил к кровоточащему туловищу, которое пока ещё стояло на тумбообразных ногах, не падало, а для верности намотал сверху широкую липкую ленту.

— Зачем горячку-то пороть? — сказал он Небиросу. — Чуть что — шашкой махать. Помоги-ка.

Вдвоем они положили на подъехавшую хирургическую каталку тяжеленное безвольное тело.

— В бокс, — скомандовал Мортимер, и каталка самостоятельно поехала в бокс.

— Это же подонок, — сказал Небирос, промокая платком быстро заживающую рану на щеке.

— Я согласен, что Шарк подонок, — Мортимер наклонился к хрипящей Коробченко и длинными пальцами помассировал её распухшее горло. Коробченко моментально перестала хрипеть, оглушительно чихнула и села.

— Простите, господа, — пробормотала она сконфуженно. — Я нечаянно. Я, наверное, пойду.

Мортимер жестом показал, чтобы осталась, после чего сказал:

— Но лучше Шарка мы пока не найдем. Не то время. Либерал на этом месте всё испортит, всех морально распустит, а коммунист начнет всех без разбору вешать, как контру. По согласованию с профсоюзом. Кстати, как ты, дружище, — повернулся к Небиросу, — насчет того, чтобы организовать в Знаменске профсоюз? Это опять входит в моду.

— Куда-то нас, по-моему, заносит, — ответил Небирос. — Нам ещё профсоюза не хватало.

— А Нинель Эвальдовну попросить его возглавить, — на полном серьезе гнул своё Мортимер. — А, Нинель Эвальдовна? Вы как насчет этого предложения?

— Ой, да ну вас, — зарделась Коробченко.