Плащаница из Овьедо

Свет, пробивающийся сквозь шторы, становился все ярче, и это означало, что солнце успело подняться над гаражом. Ханна повернулась к окну, прислонилась спиной к двери и задрожала всем телом. Как это могло с ней случиться?

Она обхватила руками живот, словно хотела приласкать малыша, находящегося внутри нее. Они говорили «его», значит, у нее будет мальчик. Откуда они узнали? Сонограмма, естественно. По крайней мере, в это она могла поверить.

А как же насчет всего остального? Весь этот бред о Боге, сосуде и судьбе, которая свела их вместе, чтобы Ханна родила ребенка. Может, они ошибаются? Неужели на самом деле думают, что она носит в своем животе сына… Холодная паника охватила ее, не дав закончить мысль. Она еще раз попробовала открыть дверь, а потом начала изо всех сил колотить в нее, пока не заболела рука. Внизу никто не шелохнулся, и тогда она стала бить еще сильнее, пока на лестнице не послышались шаги.

Ханна отступила и стала ждать. Ключ в замке повернулся, и дверь медленно открылась. Перед ней стоял доктор Йохансон. За ним — Летиция Грин, державшая поднос с завтраком.

— Как вы себя чувствуете этим прекрасным утром? — спросил доктор, словно это был очередной осмотр в клинике.

— Хорошо, — пробормотала в ответ Ханна и стала пятиться, пока не уперлась в кровать.

— Прекрасно, прекрасно… Вам теперь как никогда нужен хороший сон. — Он позволил миссис Грин войти в комнату и поставить поднос на комод.

— Ирландская овсянка, — сказала она. — То, что нужно холодным зимним утром.

— Спасибо, Джудит. Теперь оставь нас.

Женщина неохотно последовала его приказу и пошла к двери. Там она остановилась и, чтобы восстановить временно утраченный авторитет, проинструктировала Ханну:

— Смотри, чтобы не остыла. Ты же знаешь, овсянку невозможно есть холодной.

Доктор Йохансон подождал, пока она уйдет, затем сказал, энергично потирая руки, словно мыл их под невидимым краном:

— Итак, приступим. Слышал, что у вас вчера был славный ужин.

Как всегда, Йохансон пребывал в веселом настроении, и все те же морщинки проступали у него вокруг глаз, когда он улыбался. Но было что-то такое, что изменилось в нем, однако Ханна никак не могла уловить, что именно. Он казался более плотным, более сжатым, как будто кто-то утрамбовал его тучное тело, как землю. В глазах доктора пропал озорной огонек, и теперь его взгляд стал почти колючим.

Ханна опустила глаза, чтобы не смотреть на него.

— Так вы тоже в этом замешаны, да?

— Да, мы замешаны. Но это касается и вас, Ханна. Вы — самая важная из всех нас.

— Я никогда не просила быть частью этого.

— А никто и не просил, Ханна. Мы все были призваны благодаря нашим способностям. Вам отведена самая сокровенная и решающая роль. Не сомневаюсь, что вы это осознаете.

— Зачем вы мне врали? И миссис Грин? Все вы?

— Врали? Вам просто предложили выносить ребенка для Витфилдов. Вы согласились. Теперь вы знаете, что это не просто их ребенок. Это — ребенок всех времен. Это же меняет дело?

Йохансон сделал несколько шагов вперед, и Ханна отпрянула, надеясь, что он не прикоснется к ней.

— Почему я?

— А почему Мария? Почему Бернадетт из Лурда, невинная четырнадцатилетняя девочка? Есть ли причина в том, что Небеса избрали именно ее, а не кого-то еще? Мы же не можем дать ответ на такие вопросы? Вы случайно не знаете, почему девятнадцатилетняя официантка, у которой нет ни парня, ни семьи, вдруг захотела стать матерью? Или почему та газета попала к вам в руки? Не знаете. Нам всем нужно смириться с отведенной для нас ролью и благодарить за нее.

Ханна понимала, что, рассказывая ей об этом, Йохансон намеревался таким образом запутать ее. Да, она хотела, чтобы что-то указало ей путь в жизни. И это правда, что мысль родить ребенка наполняла ее сердце радостью, а не страхом. Но, так или иначе, это было ее решением, и ничьим больше. И объявление… Да, она случайно наткнулась на него, когда читала газету Тери. Значит, получается, что и Тери — часть Божьего замысла? Нет, все это чушь от начала и до конца.

— Вижу, вы мне не верите, — сказал доктор Йохансон и даже расстроился. — Я, наверное, плохо объяснил. Чертов английский! Иногда от него так устаешь. Присаживайтесь, Ханна.

— Спасибо, я постою.