Пластиглаз

Папироски Федюня любит. Бобонятки. Папироски хорошие. От них иголочки маленькие - тык-тык по пальцам, пробегут, голову вскружат. Не как водка. Водка плохая. Курит Федюня всегда быстро, чтобы ни одна дыминка зря не пропала. Не как Стёпа, тот дыму напустит всегда много, жуёт зубами железными, гаснут папироски у него. Стёпа хороший, даёт Федюне папироски и гармошку потрогать. Кнопочки у гармошки как пуговки. Гладкие. Блестят и в них лампочку жёлтую видать. Бобонятки-бобонятки. Бобонюшки-бобо. Стёпа Федюню не бьёт. Толя тоже не бьёт, только водку пить заставляет. Стёпа хороший. Толю Федюня боится очень. Толя сильный. От Толи топор прячут. Боятся все Толю.

Плачет детишка у тёти Любы. Миша зовут, мальчик детишка этот. Бобонюшки.. Лежит и плачет Миша. Ночью Миша всегда плачет. Тетя Люба Федюню не любит. Кричит на Федюню тётя Люба. А чего кричит, не понятно совсем. Бобонятки-бобонятки.

Болит у Федюни голова. Ночь плохая. Плохая ночь. Плачет Миша. Не любит ночь Миша. Федюня одевает сапоги резиновые, на цыпочках в коридор выходит. Холодно в коридоре. Федюня подходит к двери тёти Любы. Слушает. Плачет Миша громко. Нет никого, ушла опять тётя Люба. Федюня знает - утром придёт она. Танцы сегодня на звероферме. Степы тоже нет. Толя-тракторист давно не приходил. Не знает Федюня, где Толя. Ушли все на танцы. Пустой совсем барак. Только дед Семён дома сидит. Умрёт дед Семён скоро. Старенький он.

Плачет Миша. Федюня выходит на двор. Холодно. Под трусы заползает ночь своим холодом. Страшно Федюне. Страшно и холодно. Собаки гавкают. На станции - далеко - фонари горят. Там хорошо. Окурков много. Стёпа обещал покатать на тепловозике зелёном. Холодно. Федюня отбегает к забору и писает. Пар идёт от струйки. Струйка тёплая, почти горячая, поэтому пар от неё идёт. Дед Семён говорил Федюне это. Плачет Миша. Бобоньки-бобони. Не так слышно, как в бараке. Глухо совсем. Плачет. Плачет. Плачет. Бобонятки-бобонятки.

А Федюня знает, где топор лежит. Знает Федюня. Топорик-топорик, бобонятки, бобонятки.. Под лавкой он лежит, под лавкой. У стены которая.

Федюня семенит к окошкам тёмным, падает на землю. Холодная земля, пахнет пальцами. Маму Федюнину закапывали когда, все земли туда комочки кидали. Дед Семён Федюне тоже сказал кинуть. А Федюня не кинул. Мял-теребил комочек, тёр пальцами его. Теперь всегда пальцы землёй пахнут.

Бобонятки-бобонятки.

Сопит Федюня, шарит рукой в темноте. Вот он топорик, деревяшка сырая, железяка холодная. Лёгкий топорик, Федюня сильный. Федюня спешит к окошку тети Любы. Плачет Миша. Болит голова. Не надо плакать. Не надо плакать. Сейчас уже.

Федюня не дурачок, когда водку не пьёт. Топориком - тма, где остренько - в щёлочку оконную. Хрустит окошко деревяшечкой своей. Бобонятки-бобонюшки. Замолчал Миша. Прислушался. Нет, опять плачет. Кричит совсем. Не надо плакать, не надо. Сильный Федюня, а не может окошко открыть. Краска серая чешуйкой слезает, а не открыть окошко. Бобонятки. Сердится Федюня, бьёт обушком по стеклу, водит топориком по рамке неподдавшейся. Сыпется стекло. А никто не придёт. Нет никого. Только дед Сёмён. Федюня улыбается. Умный Федюня.

Кричит Миша, громко слышно теперь. Бобонятки-бобонятки, не надо кричать. Плакать не надо. Федюня сопит опять, влезает в окошко. Хрустят стеклышки, смахивает их Федюня с подоконника, порезался чуть-чуть, не больно совсем. Федюня плакать не будет. Федюня не маленький. Языком слизнул - кисленько. К кроватке Мишиной Федюня идёт, топорик на пол бросил...

...Ночь льётся на них из окна разбитого, холодом чёрным дышит. Ничего. Ничего. Бобонюшки-бобо. Спит Миша у Федюни на руках. Федюня сильный. Федюня до утра его держать будет. Бобонятки-бобонятки. Тётя Люба придёт. Кричать будет. Что кричит, непонятно Федюне...

Тьма

Дочка играла с куклой. Причёсывала её льняного цвета волосы, ловко перехватывая их резинкой.

– Красиво? - показала куклу Серову.

– Очень, - улыбнулся тот. - Ты молодец.

Дочка провела пальчиками по волосам и лицу куклы - китайской Барби. Барби звали Мариной. Дочь - Настей.

Настя вздохнула.

– Я буду такой же красивой, как Марина?

– Ну конечно.Ты и сейчас в сто раз красивее.

– В сто раз? - недоверчиво склонила голову.

– В сто раз. Держи, - Серов протянул мороженое дочке. - Клубничное.

Настя, на мгновение коснувшись его руки, приняла стаканчик. Подцепила бумажку, прикрывающую верх и замерла, не зная, что делать.

– Давай сюда, - Серов забрал бумажку из рук дочки, сложил зачем-то вчетверо и бросил под ноги. Вдавил пяткой в мелкий гравий. Урны, как обычно, нигде не было.

Сидели на скамейке. Аллея боковая, тихая, подальше от аттракционов и магазинчиков. На соседних лавках - никого. Левее, у выхода самого, старик в бежевой кепке кормил голубей. Чуть слышно шуршал стариковский транзистор. Серов вспомнил своего деда. Тот тоже любил гулять под «Маяк». Носил приёмник на ремешке кожаном. «Астра» назывался приёмничек. Семейная реликвия, отец шутил - сам собирался с ним гулять. Только вот до пенсии не дожил...

Голуби, сытые, лениво толклись под ногами старика.