Пластиглаз

Не, Сергеев нас не трогал. Говорил, мараться не хочет. Типа, нас бить - как говно пинать. Так и говорил. Про говно он любил завернуть. Выстроит ночью всю роту в коридоре, и лекцию читает. О чём? Да всё о том же - что мы не люди, и даже не солдаты, а говно, и даже не человечье, а кота сифилисного. Я уж не знаю, почему именно сифилисного. Да он много чего говорил. И повторять заставлял. Да мне перед вами неудобно. Вы хоть и следователь, майор, но женщина всё же... Виноват. Ну, скажет нам, например, что мы не люди, а бородавки маминой пиписи, а мы всей ротой: «Так точно!» орём, и повторяем за ним хором.

Или индивидуальные занятия проводил - выставит кого-нибудь перед строем, и называет его по-всякому. Ну, там «жадным членососом», или «пидором синегубым». Я уж не знаю, выражение такое просто, наверное. Ну вот, обзывает он, значит, кого-нибудь: Что? Да, пару раз и меня выцеплял. Да ни за что, на кого взгляд упадёт, того и вытаскивал.

И вот стоишь перед всеми, слушаешь, как тебя обкладывают, и повторяешь всё. Не просто повторяешь, а орёшь во всю глотку.

Отказаться, говорите?.. Пробовали некоторые. Харитулин с ноги как зарядит, а Гайнутдинов уже лежачего обхаживает, да ещё и попрыгать сверху любил:

Но хуже другое было. Того, кто отказывался, иногда не трогали, а всю роту начинали отбивать на время, отжимания делать, крокодильчиков сушить: Знаете что это? Когда ногами в дужку одной койки упираешься, а руками за дужку другой держишься. И висишь так, пока не ёбне: Простите: ну, да вы знаете наверное. Известная вещь. Нет? Ну, вот теперь знаете. Я забываю всё время, что вы гражданский следователь-то: Военные - те знают. А можно вопрос - если бы не до, а после присяги всё случилось бы, тогда как? Понятно, что под трибунал: Но где меньше дали бы? От обстоятельств, понятно:

Ну так вот. А кто плохо сушил, или там не успевал отбиться вовремя, их пизд: Били, в общем. Чем, чем: Чем придётся. Руками-ногами даже и не считалось, что били, так, размялись слеганца. Дужками теми же самыми били. Бляхами ремней. Палками для пробивки коек - толстые доски такие, с ручкой в середине:

А того, кто отказался, говорю, не трогают. В стороне он стоит.

Полночи так погоняют всех, потом отбой объявят. Сами в ленинскую уйдут, телек смотреть, или в каптёрку, кирять там до утра.

Вот тогда-то тому, кто гордый был слишком, пиздец и наставал. От своих же. От нас, то есть. Ну, чего тут объяснять: Да не буду я:

Офицеры, говорите: Вы бы видели их. Ну да, вы же их и видели. Хотя, наверное, в вашем ведомстве такие же:

Тот же ротный, капитан Медведкин. Через слово хуями обкладывает. В грудь похлеще Харитулина засадить мог. Только так с ног валил. Трезвым я его видел раз только, и то он с бодунища тяжёлого был.

Замполит наш, старший лейтенант Ефремов, вызовет на беседу кого-нибудь, понудит про воинский долг, а закончится всё тем, что денег, в долг типа, требует. А не дашь, вызывает Сергеева, и приказывает «политику партии» объяснить. Ну, сами понимаете: Да чего там подробно: Я закурю ещё, ладно? Сто лет с фильтром не курил:

Половина из нас кровью ссала. Мочилась, да. Мочились, вообще-то, все почти. Под себя ночью, или в штаны прямо. А не пускали в сортир потому что. Утром разве что, да и то: Подъём объявят, построят, потом минуту времени дадут всем и на зарядку. А за минуту из восьмидесяти человек не все успеют, тут уж ясно. Так и бегаешь, весь день. В сортире, в умывальнике вечно кто-нибудь из сержантов - курят, на гитаре бренькают, так просто тусятся: Даже ночью, проберёшься туда - и то можешь нарваться. Пока не отожмёшься раз сорок, или пол не вымоешь - до очка не допустят. У нас ребята и по-крупному в штаны наваливали. Обделывались на ходу прямо.

Хотя срать-то особо нечем было. Кормили капустой гнилой в основном. Да и то - дадут пять минут, пока на раздаче получишь тарелку, пока до стола добежишь - «Рота, встать!» уже командуют. Там же, у раздачи, пальцами, на ходу, и ели.

А у Ярикова, из наших, кусок хлеба нашли в кармане. Так Зимин буханку «чернухи» в очке намочил, и съесть заставил. За минуту, ага. Обычно сухую ели, за три. Норматив такой. А тут размоченная, мягкая, Зима смеялся ещё. Съел Ярик, куда деваться. Не всю конечно, не успел за минуту. Гайнутдинов за это обещал его: В общем, изнасиловать грозил. В прямом смысле, в каком ещё:

Да никто не заступится. Вроде все вместе должны быть, одного призыва. Нас восемьдесят, их девять. Навалились бы, в пыль растёрли бы. Только выбили из нас они всё человеческое, понимаете меня?.. Это ведь даже не их вина, они исполнители, ясное дело. Система у нас такая. Из человека, ни за что ни про что, скотину сделать и помыкать ею два года. Да что два года! На всю жизнь сломать его. Быдлом управлять-то легче.

Сержанты нам говорили, карантин - ещё цветочки. Вот в роты после присяги раскидают когда нас, вот там и начнётся: