Пластика души

Мажаров… мои мысли снова вернулись к нему. Не знаю, чего мне не хватало, чтобы ответить ему взаимностью на ухаживания. Умный, талантливый, недурен собой… Но меня что-то держало, что-то такое внутри не позволяло окончательно расслабиться и проявить какие-то эмоции. Мы довольно часто ужинали вместе, ходили в театр, иногда просто гуляли в выходной где-нибудь за городом, но переступить грань, за которой заканчивается дружба и начинаются романтические отношения, я так и не могла. Возможно, к этому меня подталкивала наша совместная научная работа. Я уже проходила такое – мой первый мужчина тоже был хирургом, тоже вел разработки в области пластической хирургии, был моим научным руководителем – и совершенно спокойно и без угрызений совести присвоил мою работу, не указав даже моего имени в статье, а потом и вовсе уехал в другой город, даже не потрудившись сообщить об этом. Такое предательство совершенно отучило меня верить мужчинам.

Работать с Мажаровым было комфортно, я понимала, что вряд ли он способен на такую подлость, как Одинцов, но память о прошлом заставляла меня поддерживать только дружеские отношения. Матвей оказался терпеливым, не торопил, не намекал, не пытался сам перешагнуть черту. Оксана считала, что именно его нерешительность заставляет меня отвергать Матвея. Но дело было совершенно не в этом – нерешительным хирурга Мажарова назвать было никак нельзя. Правда, мне иногда казалось, что и Матвею не дает покоя его прошлое, в котором он тоже столкнулся с предательством, а потому теперь никак не мог до конца доверять женщинам.

Матвей вырос в приемной семье, его родная мать с легкостью отказалась от сына и отдала его совершенно чужим людям, которые, к счастью, вырастили его как родного и дали то образование, которое он хотел получить. Но отношения с женщинами не складывались. И что могло получиться в тандеме людей с таким грузом прошлого? Скорее всего, ничего хорошего. Значит, мы поступали правильно, ограничиваясь только работой и дружбой.

Мажаров не появился на утренней планерке, хотя у нас не было заведено подобное – все должны присутствовать на обсуждении планов на день. Я решила выяснить причину сама, но, уже направляясь в ординаторскую, вспомнила, что нужно зайти в приемное. Мажаров обнаружился там – что-то быстро набирал на клавиатуре, сидя в кабинете для приема.

– Ты почему на планерке не был?

– Моя очередь в приемном сидеть. Как планы на вечер?

Ох ты, я и забыла совсем… и уже с Оксанкой договорилась.

– Мои изменились, – стараясь, чтобы в голосе появились слегка виноватые нотки, сказала я. – Можем перенести?

– Без проблем.

Мы наскоро обсудили новую пациентку, и я вернулась в кабинет. Операций на сегодня у меня назначено не было, так что появилась возможность заняться текущими бумажными вопросами. До самого обеда я разбиралась в накопившихся документах, в очередной раз давая себе обещание никогда не накапливать их, а читать и подписывать сразу. Тут, правда, я слегка преувеличивала – привычки складывать бумаги в одну кучу и читать их, только когда время подожмет, у меня не было, а то, что лежало на столе сейчас, скопилось всего за два дня. Вчера на это не было ни времени, ни сил – я вышла из операционной поздним вечером, а в таком состоянии изучать документы вряд ли кто-то бы смог.

После обеда я вновь обошла свои палаты, проверила послеоперационную больную, поменяла ей назначения и передала их постовой медсестре. Нужно было еще зайти к психологу, узнать, подпишет ли он направление на операцию молодому человеку, пожелавшему иметь нос покороче, а уши – поменьше. Евгений Михайлович как раз заканчивал оформлять его историю болезни и, заметив меня в дверях кабинета, пригласил войти:

– Я уже закончил, Аделина Эдуардовна, присаживайтесь.

– Я на минутку, узнать, подпишете ли заключение?

– Да, подпишу. Он совершенно адекватен и отдает себе отчет в том, что делает и говорит. А внешность, согласитесь, довольно специфическая.

– Ну, стало быть, назначаем операцию на следующей неделе.

– Вы же в отпуск собирались?

– И собираюсь. Мажаров сделает.

Психолог снял очки и, сунув дужку в рот, посмотрел на меня:

– А вам не показалось, что у Матвея Ивановича… как бы это сказать… душа, что ли, не лежит к подобным операциям?

– В каком смысле?

– Ну, не любит он с изменениями внешности работать. Ему больше нравится восстановительная хирургия.

– Ну и что? – пожав плечами, отозвалась я. – Он прекрасно знает правила игры. Восстановительная хирургия у нас бесплатна, а коррекционная стоит довольно больших денег, и, чтобы заниматься первым, мы должны делать и второе. И личные предпочтения хирургов тут вообще ни при чем.

– Да я же ни на что не намекаю…

– А мне показалось, что вы хотели меня предостеречь.

– От чего? – удивился Евгений Михайлович.

– Я могу ошибаться, тогда заранее прошу меня извинить, но в ваших словах я услышала намек на то, что к коррекционным операциям хирург Мажаров относится не с должным вниманием, а делает их потому, что обязан.