Уже у двери в прихожей, чмокнув расстроенного отца, шепнула, – Не переживай, пап, все будет окей! Меня девочки, как всегда, проводят до подъезда. Ну, а с мамой, помиритесь. Вам не привыкать.
В это время из зала вышла мать, недоумевая, спросила, – И куда это, мы?
Закрывая за мной дверь, отец буркнул, – Она на танцы пошла. Мать, вытягивая шею в проем двери, глядя вниз, поставленным командным голосом, прокричала, – В 11, чтобы, как штык, была! Но меня и след простыл, я была на два пролета ниже.
Та, закрывая дверь, озлобленно отстранила в сторону отца, рявкнула, – Всё твое воспитание, папик! С ехидством, – Небось, к своему Алёшке рванула на всех парах. Тоже мне друг?! Уничтожая презрительным взглядом, торжествуя, добавила, – Навроде тебя! Она, удовлетворенно выдохнув полной грудью, тяжелым шагом направилась в сторону зала.
Отец безмолвствовал, лишь зло, смотрел в след, да с не меньшей ненавистью на закрывающуюся с вызывающим грохотом дверь. За которой исчезла его любимая жена, Анфиса. До сих пор им не понятая, не укрощенная. Он, словно, отвечал самому себе на поставленный им вопрос, рассеянно оглядываясь по сторонам, соглашаясь с самим собой, тут, же расторопно подошел к вешалке, переобуваясь, снимая не сносные его характеру тапочки, переобувшись в туфли.
Окрыленный своим единственно принятым правильным решением, заторопился к двери, открывая её рывком, как в иной для него мир. На ходу, все, же раздраженно, в адрес жены, бросил, – Посмотрим, Анфисушка, кто из нас сделает правильный выбор!? И резко, озлобленный, вышел. За ним с грохотом захлопнулась расшатанная дверь.
Вечерний тенистый парк, как – будто ожидал нашего визита, мы спешили войти в него, чтобы уединиться в нем от любопытных глаз, затаиться от людей, что тянутся на звуки музыки, доносящиеся с танцплощадки.