Плата за любовь

Там я почувствовала себя в безопасности. По словам отца, Олег Достоевский сходил, буквально, с ума, хотя тщательно скрывал, боясь огласки. Был такой гомон в его окружении. Но репутация Вице — Губернатора, прежде всего, впереди выборы.

Все, же порой, по ночам тот писал мне нежные, даже лирические письма, заполняя во мне пустоту, отсутствием Фадеева, считая себя моим близким человеком.

В письмах, частенько вспоминал о Фадееве с теплотой и грустью. Ведь, он, как Вице — Губернатор, не давил на него со стороны. Давал возможность, разобраться самому в себе. И это было оправдано в моих глазах, я о Фадееве думала и лила по поводу и без повода, горькие слёзы.

Достоевский вспоминал того в 90-х, знакомство с ним, столь молодым неугомонным, амбициозным человеком новой формации. Фадеев ослеплял всех своим авангардным имиджем, наполняя город духом новшества, романтикой.

Скорее — всего, я ему во многом напоминала Фадеева в молодости. Это и притягивало: МОЛОДОСТЬ, живой задор! Как он отмечал, во мне все настоящее! Я в его глазах не была куклой из папье-маше, да и как личность, перед ним не угодничала. Он меня прощал за всё, хотя, на людях выказывал подчас и гнев.

Для него — я была ярче, чем покойный Фадеев. Он подчеркивал тот факт, что получил в подарок ВТОРУЮ МОЛОДОСТЬ!

Во мне он находил — духовность, силу натуры, столь юной художницы. Он, как бы оправдывал себя, свою вольность влюбиться в столь преклонном возрасте, но как показало время: никто не застрахован от чувств — ЛЮБВИ.

Мы чувствовали и дорожили взаимным благородством нашей не гласной тройки. Он, Олег Достоевский, я и тень Николая Фадеева. Между нами был не сговорённый СОЮЗ: Ума-гармонии, любви, достоинства!

Несколько дней он писал, чуть, ли не оды, в них, я, как избранная: самая красивая и недотрога.

Прочтя письма, улыбаясь, понимала, что есть те люди, кому я, ещё — дорога.

В последующем, согласилась на встречу, прийти на его юбилей, 60-летие. Я была первая в списке приглашенных гостей.

Представ перед ним в своем лучшем платье, сознавая, что одежда должна соответствовать — тому уровню, к которому стремишься, сделав все возможное, чтобы не потерять интерес Вице — Губернатора, ведь, он — единственный прочел мою душу, увидел во мне бриллиант женщины, который некоторым до сих пор виделся стеклом. Я должна была по-прежнему, прежде — всего его, а потом бомонд и городской свет, собой удивлять, интриговать поражать. Иначе, была бы ими, же освистанной, сбитой с ног. В той разношерстной толпе осталась бы без собственного лица.

На праздновании юбилея, стоя перед ним, за его спиной слышала шепот, что он меня, гордячку, тащит наверх. Олег Достоевский, не замечая, не слыша всего этого, был счастлив. В разгар празднования появился Толя Мур. Он прилюдно вымаливал моё прощение, стоя передо мной на коленях. Пугаясь реакции присутствующих, простила.

Чтобы выйти из квадрата ФАДЕЕВ, ОЛЕГ ДОСТОЕВСКИЙ, Я, ТОЛЯ МУР, заново начать новую жизнь, решительно дала согласие Толе, уехать с ним во Францию. Оставляя этим всех в замешательстве.

Олег Достоевский, оценивая ситуацию долгим взглядом, кивком головы отпустил меня, навсегда, из своей жизни. На следующее утро все рухнуло, Толя Мур уехал, но не со мной. В жизни образовался вакуум, окутанный сетью одиночества, сплетением неудач. Я считала, что это был бумеранг.

Поток лиц, в них терялось моё я, а любви, как таковой и не было. Где, же она любовь?!

…День пролетел в мгновение ока, быстро и незаметно. Ожидание ночи было утомительным, единственное приятное обстоятельство, это окружение Олби, тот не давал покоя, донимал своими играми, хоть это немного отвлекало от мыслей: Где сейчас Лев?

Я постоянно вертелась у окна, ожидая, что вот— вот он войдет, но его не было. Чтобы как-то уйти от конфликта сама с собой, стали жарить блинчики с мясом, Олби лежал в ногах, предвкушая поздний ужин, иногда кряхтя, ворочаясь, тяжело вздыхая. Но Льва все не было. На нервах наложив на тарелку блинчиков, стала с большим аппетитом их поглощать, это было настоящее обжорство. Олби смотрел в мою сторону, наверняка боясь, что я доберусь и до его ужина, он в спешке ел, заглатывая, не дружелюбно рыча, когда я протягивала руку к его миске. — Вот, дурашка! Я-то, ведь делилась с ним своей порцией. От него веяло детством, счастьем. Вдруг, я как-то насторожилась, посмотрев назад, прокручивая свое детство, дрожь пробежала по спине, начал свербеть мозжечок вопрос: А была, ли я счастлива в своем детстве?

* * *

Родной город, Псков, каких-то несколько лет назад. Тогда, кажется все ушли в торговлю, это была единственная возможность заработать, прокормить семью. Вся интеллигенция ушла на рынок. Культурная жизнь в городе была на ноле. Театр стоял отдаленно от городской жизни в тени прошлого. Премьер было мало, если вообще их не было. Труппа театра была в бездействии. Моя мать, чтобы, как-то дать мне «счастливое детство» занималась мелким бизнесом, а проще, торговлей в закрытой палатке на рынке. Я после уроков бегала к ней.