Плата за страх

Она могла бы сказать, что фактически была нянькой своему начальнику Глебскому. Референтом, секретарем, консультантом и заместителем. Но кадровичка «Аметиста», холеная, лет двадцати семи — тридцати дама, держалась заносчиво, и Тамаре расхотелось что-либо объяснять. Впрочем, заносчивость дамы могла быть реакцией на то страшилище, которое она видела перед собой.

«Ты должна стать бесполым чучелом! — ультимативно потребовала Кузнецова. — Одетой, как чучело, раскрашенной, как чучело, и ведущей себя, как кривоногое неуклюжее чучело! Иного тебе там не дано. Другую бабу эта Колоскова попросту не пропустит к шефу. Она, как втерлась в фирму, тихой сапой выжила предшественницу и сама повторять ее ошибку не собирается. Слишком нынче много хороших визажистов развелось».

В точном соответствии с замыслом, смирившись перед убежденностью подруги и судьбой, Тамара нарядилась и накрасилась для этого визита как человек, не имеющий и малейшего представления о том, что такое фигура, фасон, лицо и прическа. Как женщина, которая никогда в жизни не видела себя в зеркале. Короче, как бесполая чувырла.

Глядя на ее тусклые волосы, Ирина Павловна Колоскова рассеянно пригладила свою густую и блестящую шевелюру. Потом еще раз с удивленным интересом и удовольствием осмотрела Тамару.

Белая простенькая, как принципы коммунизма, блузка с неуклюжим воротником скрадывала высокую шею, превращая ее в обрубок для поддержания головы в нужном положении. Грубая роговая оправа дымчатых очков закрывала четкие брови, обесцвечивала яркие изумрудные глаза и удлиняла нос. Помада, подобранная с немалыми мучениями, делала губы блеклыми и ханжескими. Темно-бордовый жакет, принесенный Надеждой, сам по себе был неплох. Лет пять назад. Прямой, неприталенный, на три размера больше, чем надо, он представлял плечи широкими, как у пловчихи. А грудь Тамары жакет и вовсе превращал в едва различимое нечто. Длинные полы, отвисшие из-за распиханного по широким карманам канцелярского барахла, скрывали изящную талию. Черная юбка морщинилась на бедрах и спускалась до пола складками, тяжелыми, как занавес в сельском клубе.

«Ничего, — напутствовала Надежда, — так надо. Утешай себя тем, что Колоскова решит, что ты мямля, синий чулок и конкуренции ей не составишь. Она устроит тебе встречу с хозяином. Вот к нему-то ты оденешься поприличнее. Если приглянешься, то все уже будет зависеть только от тебя. Тогда кадровичка пусть хоть что. Воротников, говорят, упрям и своих решений не меняет. Дерзай!»

Кузнецова, от души развлекаясь, придумала для Тамары макияж, который лицо огрубил и состарил минимум на пяток лет. «Зато с печатью добродетели и трудолюбия на челе, — хихикая, прокомментировала подружка. — Мечта любовницы начальника: буквоедка-цербер в приемной. И не забывай: ты должна выглядеть так, чтобы никто и слушать не стал телефонные наветы».

Страшилище из Панкратовой получилось хоть куда. Колоскова, улыбаясь так, как наверняка улыбались бы змеи, если бы могли это делать, сняла трубку и нажала кнопку на селекторе.

— Валерий Захарович, это Ирина, — проворковала она. — Я по поводу вашего референта. Я нашла человека с высокой квалификацией. Когда вы сможете с ней побеседовать?.. Да, у меня. Сейчас? Но ведь вы же собирались… Извините!

Вероятно, в трубке Колосковой сказали что-то резкое, лоск и спесь с нее на мгновение слетели. Панкратова заискивающе улыбнулась, извиняясь за хлопоты. Она не забывала: скорее всего, именно кадровичке первой позвонят ее таинственные хулители. И от ее отношения к Панкратовой зависит, какое значение она придаст доносам. И в какой редакции доложит начальству. Ирина Павловна поднялась и, прижав трубку плечом, суетливо собрала бумаги:

— Хорошо-хорошо. Мне все ясно. Мы уже идем!

«Влипла!» — поняла Панкратова. Вряд ли кто-нибудь возьмет личным референтом женщину, которая даже не умеет прилично выглядеть. Но она тут же нашла утешение: отказ, который ей предстоит, по сути, дело рук Кузнецовой. Зато теперь Надежда перестанет укорять ее за якобы вызывающий вид. Сама того не осознавая, Панкратова выгрышную внешность считала своим главным достоинством, и когда лишилась возможности смотреться соблазнительно, почувствовала себя пустой. Только чувство долга перед старавшейся ради нее подругой заставляло испить чашу до дна. А еще в Тамаре проснулось давно забытое озорство. В жутком макияже она ощущала себя неузнаваемой и защищенной, как на маскараде. Да и правило было, что, пока еще не все потеряно, надо бороться. «Соберись, — прикрикнула она на себя. — Забудь, как ты выглядишь! Покажи свои деловые качества».

Самым трудным было забыть про обувь. Про отечественные сапоги на низком каблуке. Выглядели они прилично. Пока стоишь или сидишь. Ходить в них можно только под наркозом, да и то вразвалку.

Сидевшая в приемной «Аметиста» молоденькая блондинка была чем-то обескуражена до слез. Она испуганно дернулась из-за компьютера навстречу кадровичке. Словно попыталась своей узкой цыплячьей грудью преградить им дорогу в кабинет:

— Ирина Павловна, он…