Плата за страх

Тамара все лучше осваивалась в «Аметисте». Сначала она переживала, боясь, что вот-вот снова обрушится какая-нибудь гадость от злопыхателя. Но время шло, а шеф по-прежнему вел себя доброжелательно. На свой манер и насколько мог. И это было основным, потому что позволяло забыть и о прошлых муках, и о размолвке с Кузнецовой. Да, конечно, намеренная неискренность по отношению к Надежде Тамару не украшала, но, с другой стороны (чтобы оправдать себя, мы всегда найдем «другую сторону» даже у тени своей, не то что у вранья), каждый имеет право и на личную жизнь, и на личные тайны. Кузнецова, обидевшись или слишком погрузившись в работу, не звонила, и Панкратова не звонила тоже. Деньги, чтобы отдать долг подруге, она усиленно экономила, а что еще, кроме этого, Панкратова могла ей сообщить: «Привет! Я помню, что из-за меня тебя чуть не разорвало на куски! А у меня зато все хорошо…» Ладно, главное, что с работой налаживается и на пропитание хватает. Остальное — само утрясется. Как-нибудь.

Панкратова предпочитала думать о том, как хорошо Воротников чувствует ее настроение, когда она в чем-то сомневается или с чем-то не согласна. Причем Валерий Захарович упорно выпытывал ее мнение, если замечал, что оно расходится с его собственным. И не пропускал ее слов мимо ушей. Не жалел времени, чтобы растолковать то, что она не уловила. Или, когда сам чего-то не улавливал в ее предложениях, требовал повторить, упорно добиваясь от нее внятных исчерпывающих пояснений.

Панкратова с удовольствием трудилась на благо «Аметиста», потому что шеф оказался и работящим, и удачливым человеком. А Тамару, как и всякую нормальную женщину, невольно тянуло к победителям. Ей почти не мешало, что Воротников принадлежит к распространенному типу управленцев-самоучек. Они хорошую работу подчиненных воспринимают как само собой разумеющееся. Зато уж заметив малейшую оплошность — криком кричат. Но постепенно Панкратова смелела. Мнение свое высказывала все откровеннее и даже осмелилась меньше уродовать себя. Хозяин не заметил изменений. И Панкратова сама не знала: устраивает ее это или обескураживает.

Зато Ирина Павловна, которую шеф после появления Тамары гораздо реже стал вызывать в кабинет, предпочитая передавать распоряжения через референта, почти возненавидела новенькую. Она-то уловила изменения в ее внешности. И хотя по-прежнему считала себя вне конкуренции, подозревала подвох. Поэтому, вместо того чтобы радоваться облегчению, когда шеф возложил «кадровые» обязанности на Панкратову, Колоскова не скрывала раздражения. Будто ревновала новенькую к работе, а Тамара Владиславовна делала вид, что не замечает шпилек юристки. Она сочувствовала шефу, видя, что он — человек, который просекает сложнейшие проблемы с помощью тренированной интуиции. А талант всегда вызывает уважение. Даже если его обладатель раздражителен, самоуверен, криклив и смешивает работу с донжуанством.

Воротников работал больше всех в фирме. И Панкратова, понимая, что это от недостатка управленческих навыков, все же оправдывала его нервозность накопившейся усталостью. Она чувствовала, что при всей внешней успешности он не слишком счастлив. Ведь, как бы ни было много работы, никто не будет избегать дома, если там хорошо. А без дома и мира в нем человеку полноценно не отдохнуть.

В середине февраля так совпало, что в один и тот же день Воротников дважды больно ударил Колоскову по самолюбию. Утром он устроил ей безобразную выволочку за то, что она слишком затянула с уточнением разногласий по последнему договору. И демонстративно велел Тамаре Владиславовне подыскать опытного и работящего юриста-консультанта. А потом, к вечеру, приказал Панкратовой отправиться вместе с ним на деловую встречу. Она удивилась: Колоскова, грудастая и длинноногая, была гораздо уместнее в ресторане. Она умела быть душой компании и размягчать клиентов. Заметив реакцию Панкратовой, Воротников пробурчал:

— Надоело пересказывать тебе, с кем, как и о чем я договорился. Поприсутствуешь, а потом будешь сама на этих людей выходить. Хоть тут избавишь меня от роли коммутатора. Если тебе надо переодеться к вечеру — возьми машину и съезди.

Разумеется, нашлись доброжелатели, которые, невесть как пронюхав, доложили Ирине Павловне об изменении ее статуса. И когда Панкратова пришла к ней, чтобы забрать график отпусков, ее встретила нескрываемая злоба.

— Ты что Золушку из себя корчишь?! — С горящими глазами и жарким румянцем во все щеки Ирина Павловна смотрелась великолепно. Когда такая фурия зовет в кровать, никакой мужик не устоит. — Что без мыла в задницу шефу лезешь?!

Тамара от неожиданности и грубости наскока беспомощно улыбнулась.

— Рано смеешься, милая, — вдруг успокоившись, пригрозила Ирина Павловна. — Шеф — как все мужики. Он тебя выжмет досуха, а потом найдет помоложе.