Плата за страх

— Хорошо, — слабым голосом ответила она. Глупый вопрос и машинальный ответ, но мне нужно было что-то сказать, а я был не готов к разговору. Собственно, я уже узнал то главное, зачем сюда пришел: убедиться, надежно ли охраняют Робин. Убийца теперь наносил удары налево и направо, испытывая страх, причина которого мне была пока не ясна, и в любой момент мог прийти к выводу, что совершил ошибку, оставив в живых Робин Кеннеди, свидетельницу, которая не сегодня-завтра могла разобраться в хаосе, творящемся в ее голове и начать давать показания. Он пошел тогда на оправданный риск, в расчете на то, что если она когда-нибудь потом и сумеет вспомнить все то, что видела, то ей никто не поверит, но с тех пор, возможно, охоты рисковать у него здорово поубавилось. Если бы он мог как-то проникнуть сюда и разделаться с Робин, выдав это за инцидент или самоубийство, и выбраться отсюда незамеченным, тогда мог бы вздохнуть с облегчением. В этом случае не было бы ни суда над Робин, ни дальнейшего расследования, ни опасения, что единственный свидетель вдруг заговорит.

Поэтому я хотел выяснить, какова вероятность, что ему это удастся — проникнуть к Робин и выбраться отсюда — и теперь я убедился, что вероятность эта ничтожно мала. Охраны было достаточно, чтобы исключить возможность проникновения к ней постороннего.

Если, конечно, убийца не был полицейским. Тем самым, со странностями, приятелем Айрин. Который как-то был связан с Донлоном.

Но об этом я потом подумаю. А сейчас Робин стояла посреди комнаты, глядя на меня — вежливо, терпеливо и отстранение. Я спросил:

— Робин, можно поговорить с тобой о том, что произошло в то утро, или ты расстроишься?

Она слабо улыбнулась и покачала головой:

— Я не расстроюсь. Я просто ничего не помню.

— На чем обрывается память? На том, как ты поднялась наверх?

— Нет, сэр. Я вообще ничего не помню про то утро.

— Ничего? Ни как ты встала? Ни как ехала с Терри и Джорджем в машине?

— Вообще ничего. Конечно, впоследствии мне об этом рассказали, поэтому я знаю, как и что, но вспомнить ничего не могу.

— А потом? Ты помнишь, как увидела меня, когда спустилась вниз?

— Вас, сэр? — Она наморщила лоб. — Нет, ничего не припомню до тех пор, пока не очнулась здесь. Легла в свою кровать предыдущей ночью, заснула и проснулась здесь. — Она вымученно улыбнулась матери. — Жуткий был момент.

— Врачи с тобой беседовали? — спросил я.

— Психиатры, вы хотите сказать? Да, конечно. — Она снова наморщила лоб и спросила: — А вы там были? В «Частице Востока»?

— Да. Когда ты спустилась вниз.

— Почему?

— Почему я был там? Ты меня попросила прийти.

— Я попросила? Простите, но я ничего не помню. Это было в то утро?

— Нет. За день до того. Ты пришла ко мне домой. Разве ты этого тоже не помнишь?

— В какой дом?

— В мой дом.

Мать ее, приходя во все большее отчаяние, теперь вмешалась в разговор:

— Робин, дорогая, ты не устала? Может, тебе отдохнуть? Мы можем прийти в другое…

— Нет, не надо, — перебила Робин. — Я хочу, чтобы вы знали. — Глядя на меня, она сказала: — Я не знаю, кто вы такой. Ваше лицо мне кажется знакомым, но где я вас видела, припомнить не могу.

Миссис Кеннеди, голосом, почти срывающимся на истерический визг, поспешно произнесла:

— Он — твой родственник, деточка. Твой троюродный брат, мистер Тобин. Ну, ты помнишь, он раньше служил в полиции.

— Ты хотела, чтобы я поговорил с Донлоном, — добавил я. — С кем?

Меня пробрал холодок. Я спросил:

— Донлона ты тоже не помнишь?

Взволнованная, напуганная, ради матери все еще пытаясь держаться, Робин с несмелой улыбкой блуждала взглядом по нашим лицам.

— Что со мной? У меня амнезия? Мама, я все помню. Кроме того утра.

— И кроме меня, — добавил я. — И Донлона. Почему, по-твоему, ты ни его, ни меня не можешь вспомнить? Потому что мы оба — полицейские?

— А вы — полицейский?

— Был раньше. Тебе знакомо имя Айрин Боулз?

— Конечно. Это девушка, которую, говорят, я убила.

— А помнишь, как она выглядит?

Она покачала головой. Я спросил:

— Робин, как ты думаешь, это ты их убила?

Она широко раскрыла глаза, наступило молчание, и внезапно она залилась слезами. Закрыв лицо руками, она, пошатываясь, двинулась назад, пока не наткнулась на кровать, тяжело опустилась на нее и отвернулась к стене. Ее рыдания походили на судорожный всхлип.

Миссис Кеннели уставилась на меня широко раскрытыми глазами, на грани того, чтобы в порыве негодования совершить какую-нибудь глупость. Я махнул рукой в ее сторону в надежде, что она поймет этот жест, как «Я знаю, что делаю», и она сдержалась, продолжая только обеспокоенно смотреть на дочь, по временам бросая на меня испытующие взгляды.

Я дал девушке выплакаться, чтобы она немного успокоилась, пришла в себя и смогла меня выслушать. Тогда я подошел, сел рядом с ней на кровать и сказал:

— Ты этого не делала. Я это знаю наверняка.

Она отняла от лица руки, но ответа не последовало. Робин продолжала сидеть, отвернувшись и опустив голову. И все же я чувствовал, что она слушает меня. Я продолжал:

— Полиция еще об этом не знает, но скоро им станет известно.

Она едва слышно проговорила:

— Я была там, наверху.