Платье цвета полуночи

– А, про мальчишники я слышала! Это когда друзья напоят его в хлам, уведут куда подальше, привяжут к дереву и… Кажется, там ещё ведро с краской и кисть иногда используются, но обычно жениха просто бросают в свинарник. А почему вы спросили?

– О, мальчишники обычно куда интереснее девичников, – объяснила нянюшка. В глазах её плясали озорные искорки. – А что, у нашего счастливца дружки-приятели есть?

– Ну, в замок съехались молодые аристократы из знатных семей, но все, кого он знает по-настоящему близко, живут здесь, в деревне. Мы все росли вместе, понимаете? Но никто из них не посмеет бросить барона в свинарник!

– А как насчёт этого твоего молодого человека? – И нянюшка указала на стоящего рядом Престона. Престон почему-то всегда оказывался рядом.

– Престон? – переспросила Тиффани. – Не думаю, что он настолько хорошо знает барона. И, кроме того… – Девушка умолкла на полуслове и задумалась. «Молодой человек?» Она обернулась к нянюшке; та стояла сцепив руки за спиной и воздев очи к потолку – ни дать ни взять ангел, хотя, конечно, из тех, которые в своё время пообщались с парочкой демонов. В этом вся нянюшка. В делах сердечных – или, если на то пошло, в делах любой другой части анатомии – нянюшку Ягг не проведёшь.

«Но он мне никакой не молодой человек, – запротестовала про себя Тиффани. – Он просто друг. А друзья бывают и мужского пола».

Престон выступил вперёд и сдёрнул с головы шлем.

– Боюсь, мадам, что мне, как военному, запрещено поднимать руку на своего командира. В противном случае я бы с превеликим удовольствием!

Нянюшка покивала, явно оценив многосложный ответ, и подмигнула Тиффани, отчего та покраснела до подошв башмаков. А ухмылка нянюшки Ягг расплылась так широко, что даже на тыкву налезла бы.

– Вот так-так, вот те на, охохонюшки! – заохала она. – Что-то все носы повесили. Повезло вам, что я здесь!

У нянюшки Ягг было золотое сердце, однако если вы натура впечатлительная, то, как только она откроет рот, лучше бы вам заткнуть уши. Но уж здравого смысла-то никто не отменял!

– Нянюшка, у нас тут похороны!

Но предостерегающий тон Тиффани не произвёл на нянюшку впечатления.

– Он ведь был хорошим человеком?

Тиффани замешкалась на долю секунды.

– Он к этому пришёл.

От внимания нянюшки Ягг ничего не укрылось.

– Ах, ну да, я так понимаю, твоя бабушка, матушка Болен, научила его хорошим манерам. Но ведь умер он хорошим человеком? Вот и славно. О нём будут вспоминать с теплотой?

Несмотря на застрявший в горле комок, Тиффани сумела-таки выговорить:

– О да, все, кто его знал.

– И ты позаботилась о том, чтобы умер он легко? Ты забрала его боль?

– Нянюшка, не мне о том говорить, но это была идеальная смерть, лучшей смерти и пожелать нельзя, вот разве что не умирать вовсе!

– Ты молодец, – похвалила нянюшка. – А не знаешь, часом, какая у него была любимая песня?

– Знаю, конечно! «Жаворонков трели», – подсказала Тиффани.

– А, что-то знакомое… у нас в горах она известна под названием «Утром ясным и прекрасным». Давай, делай то же, что и я, и мы быстренько всех приведём в нужное настроение!

С этими словами нянюшка Ягг ухватила за плечо пробегающего мимо официанта, сцапала с подноса полный кувшин, вскочила на стол – легко, как девочка, и голосом бодрым, как у армейского старшины, призвала всех к молчанию.

– Дамы и господа! В ознаменование достойной жизни и лёгкой кончины нашего покойного друга барона меня попросили исполнить его любимую песню. Подпевайте, если дыхания хватит!

Тиффани заворожённо слушала. Нянюшка Ягг давала мастер-класс – или, скорее, мистрис-класс – по знанию людской психологии. Она обращалась с незнакомыми людьми так, словно знала их вот уже много лет, и, как ни странно, люди начинали вести себя соответственно. Сильный и удивительно красивый певческий голос одной-единственной старухи с одиноким зубом во рту подчинял себе всех, огорошенные люди уже ко второй строчке не бормотали, а пели всё громче, а к концу первого куплета все голоса слились в слаженный хор – нянюшка Ягг уверенно прибрала гостей к рукам. Тиффани расплакалась; сквозь слёзы ей виделся маленький мальчик в новой твидовой курточке, слегка попахивающей мочой; он шёл, держась за отцовскую руку, а в небе сменялись созвездия.

По всем лицам струились слёзы, не исключая даже пастора Яйца и герцогини. По замку гуляло эхо утраты и памяти, зал жил и дышал.

«Мне следовало этому научиться, – думала Тиффани. – Я хотела познать огонь и боль, а надо было познавать людей. И ещё – научиться петь получше индюшки».

Песня закончилась; люди сконфуженно переглядывались, но стол уже снова заходил ходуном под башмаком нянюшки Ягг.

«В пляс, в пляс, саваном тряхни! В пляс, в пляс, слышишь – это Пляска Смерти…»[58] – запела она.

«А уместна ли эта песня на похоронах?» – задумалась Тиффани. И тут же решила: «Ну конечно, да! Отличная баллада, она говорит нам, что однажды мы все умрём, но – и это важно – сейчас мы ещё живы».