Платье цвета полуночи

– Ты чё, себя не слухаешь, что ли? – отозвался Явор Заядло, утирая глаза. – Ты ж гришь на фигльском, точняк! Тебе разве ж мамка с папкой не сказанули? Мы, Фигли, с рожденьства как надо грить могём! Раскудрыть! Это вроде как собаксы знают, как гавксать! Лепрекон, сказанёт тож! Ты ишшо брякни, что ты пикси!

Чокнутый Крошка Артур уставился вниз на свои башмаки.

– Эти башмаксы сварганил мне мой па. Я так и не смогнул сказануть ему, что мне в башмаксах ходить мерзяво. Вся семья тачала и чинила обутку сотни годов, так? – а мне башмачество ну никакс не давалось, и вот в один распрекрасный день старейшины племени все прикликали меня к себе и рассказнули, что я потеряшка-найдёныш. Они переставляли лагерь на новое место и наткнулись на меня – мал-мала дитёнка на обочине дороги, рядом с ястребом, которого я придушнул: он меня из колыбелечки скрал – небось тащил в гнездо своим цыплям скормить. А старые лепреконы вместе пораскинули мозговьями и сказанули так: они, конечно, мне всяко рады, тем паче что я лису до смерти загрызить могу и всё такое, но, пожалуй, пора мне отправиться в громадный мир и дознаться, кто моя родня.

– Что ж, парень, ты её нашел! – заорал Явор Заядло, хлопая его по спине. – Прав ты был, что послухал компашу старых башмачников! Они мудрственно тебе сказанули, точняк.

Явор на миг замялся, но тут же продолжил:

– Однако ж мал-мала трудновасто выходит, что ты – тока без обид! – коп. – Явор на всякий случай отпрыгнул чуть подальше.

– Вернякс, – удовлетворённо подтвердил Чокнутый Крошка Артур. – А вы – орава воровастых негодяйных забулдыгов и злоумышлителей, законов ни в жисть не уважухающих!

Фигли радостно закивали, а Явор Заядло добавил:

– А можно ишшо добавить словей «нарушители порядка в нетрезвом состоянии»? А то ребя обижукаются, что их вроде как недооценивают!

– А как насчёт улитокрадства, Явор? – обрадованно вклинился Туп Вулли.

– Ну, э, факто-практически улитокрадство покамест находится на ранней стадии развития, – отозвался Большой Человек.

– А положительных качествов у вас никаковских напрочь нет? – в отчаянии воззвал Чокнутый Крошка Артур.

Явор Заядло озадаченно нахмурился.

– Мы вроде как думкали, это они и есть, наши типа положительные качествы, но если уж дотошничать, так мы не лямзим у тех, у кого лямзить неча, у нас сердцевины золотые, хотя, мож, ну, лады, почти завсегда золото это потыренное, и ишшо мы измыслили жаренного во фруктюре горностая. А это чего-нить да стоит!

– И чего в том достоинственного?

– Ну, дык, какому-нить другому бедолаге его измышлять не придётся. Енто вроде как взрыв вкуса; кусишь малость, распробуешь – и тут оно каак взорванётся!

Чокнутый Крошка Артур не сдержал улыбки.

– У вас, ребя, совсем стыдища нет?

Явор Заядло в долгу не остался – его ухмылка стоила Артуровой.

– Не скажу доподлиннственно, – отвечал он, – но если и есть, стал-быть, мы его стырили.

– А как же эта бедолажная мала громазда девчура, запёртая в караулке? – спросил Чокнутый Крошка Артур.

– О, так до утра с ней ничего не стряснётся, – заявил Явор Заядло со всей возможной в данных обстоятельствах уверенностью. – Она, шоб ты знал, изрядно мудрастая карга.

– Ты думкаешь? Вы, чучундры малые, цельный паб ухайдокали вдрызг! Как такое возможно исправить?

На сей раз, прежде чем ответить, Явор Заядло одарил собеседника долгим и задумчивым взглядом.

– Что ж, господин Коп, выходит так, что ты и Фигль, и коп. Что ж, так оно, стал-быть, в мире поверчено. Но главный мой вопрос к вам обоим-двум: вы ведь не ябедники и не стучалы?

В участке сменялись с дежурства. Кто-то вошёл и застенчиво вручил госпоже Пруст огромное блюдо с мясным ассорти и соленьями и бутылку вина с двумя стаканами. Нервно оглянувшись на Тиффани, стражник шепнул что-то госпоже Пруст, одним неуловимым движением она извлекла из кармана крохотный свёрточек и вложила ему в руку. А затем вернулась и снова присела на солому.

– Ага, вижу, у него хватило воспитанности открыть бутылку и дать вину малость подышать, – похвалила она и, поймав взгляд Тиффани, добавила: – У младшего констебля Хопкинса есть одна проблемка, которую он предпочёл бы скрыть от своей матушки, а моё притирание ему неплохо помогает. Я, понятное дело, денег с него не беру. Рука руку моет, хотя в случае с юным Хопкинсом я надеюсь, что руку эту он сперва отдраил с песочком.

Тиффани никогда в жизни не пробовала вина; дома пили лёгкое пиво или сидр, в которых как раз достаточно алкоголя, чтобы убить всех вредоносных невидимых крохотных кусачих тварей, но недостаточно, чтобы сподвигнуть тебя на серьёзные глупости.

– Надо же, – промолвила она, – я и не думала, что в тюрьме так бывает!