Платье цвета полуночи

— Нет, именно так полагается говорить, — проквакал Жаб. — Когда король умирает, нужно тотчас же возвестить миру, что уже есть следующий. Это важно. Интересно, каким окажется новый барон. Явор Заядло уверяет, будто он — размазня и хлюпик, недостойный лизать тебе башмаки. И что он подло тебя бросил.

Как бы там ни сложились обстоятельства в прошлом, Тиффани не желала слышать ничего подобного.

— Облизывать мне башмаки или что другое я никому не позволю, спасибочки. Как бы то ни было, — добавила ведьма, — он ведь не их барон, верно? Фигли гордятся тем, что у них нет господина.

— Совершенно справедливое утверждение, — торжественно подтвердил Жаб. — Но не следует забывать и о том, что Фигли также гордятся своей способностью надираться в стельку по любому поводу, а это, в свою очередь, влечёт за собою некоторую переменчивость взглядов. Барон же со всей определённостью считает себя, de facto, владельцем всех окрестных земель. И это его притязание имеет юридическую силу. Хотя с сожалением констатирую, что о себе сказать того же не могу: сила, в частности юридическая, более не пребывает со мною. Но так вот, возвращаясь к девочке, с ней всё не так просто. Ты разве не заметила?

«Чего такого я не заметила? — лихорадочно думала Тиффани. — Что я должна была заметить? Амбер ещё совсем ребёнок[18]; я с ней частенько сталкивалась, не настолько тихоня, чтобы встревожиться, не такая шумная, чтобы вызывать раздражение. Вот, в сущности, и всё». И тут Тиффани вспомнила: куры! Вот что странно.

— Она умеет говорить по-фиглевски! — возвестил Жаб. — И я не имею в виду всякие там «раскудрыть!» — это так, жаргон. Я имею в виду серьёзный, древний язык, на котором говорит кельда; язык, на котором они говорили до того, как пришли сюда — уж откуда бы они ни пришли. Прошу прощения, я бы, конечно, удачнее построил фразу, будь у меня время на подготовку. — Жаб помолчал. — Лично я ни слова на фигльском не понимаю, но девчонка его словно на лету схватывает. И ещё одно. Готов поклясться, она пыталась поговорить со мной на жабьем. Сам-то я в нем не силён, но какое-никакое понимание с, э-э-э, изменением формы, так сказать, обрёл.

— Ты хочешь сказать, она понимает незнакомые слова? — уточнила Тиффани.

— Не уверен, — отозвался Жаб. — По-моему, она понимает смысл.

— В самом деле? — удивилась Тиффани. — Мне она всегда казалась несколько простоватой.

— Простоватой? — забавляясь, переспросил Жаб. — Что ж, как законник, скажу тебе одно: то, что кажется совсем простым, может оказаться чрезвычайно запутанным, особенно когда я работаю на условиях почасовой оплаты. Солнце — простое. Меч — простой. Гроза — простая. Но за простыми вещами тянется громадный хвост сложностей.

Амбер высунула голову из дыры.

— Госпожа кельда зовёт тебя в меловой карьер, — взволнованно сообщила она.

Тиффани осторожно пробралась сквозь тщательно обустроенное прикрытие. Из глубины мелового карьера доносились одобрительные возгласы и аплодисменты.

Карьер ей нравился. Здесь просто невозможно было чувствовать себя по-настоящему несчастной: влажные белые стены баюкали её словно колыбель, а сквозь заросли шиповника пробивался свет ясного дня. В детстве она порою видала, как в меловой карьер вплывает древняя рыбина и снова выплывает наружу: рыбина из тех времён, когда Меловые холмы были землёй под волнами. Вода ушла давным-давно, но души призрачных рыб этого не замечали. Они были закованы в броню словно рыцари и стары, как сам мел. Но с тех пор Тиффани их больше не видела. Вероятно, с годами зрение меняется.

Резко запахло чесноком. На дне карьера кишмя кишели улитки. Фигли осторожно расхаживали между ними и рисовали на раковинах номера. Амбер, обняв руками колени, сидела рядом с кельдой. Если смотреть сверху, больше всего это напоминало овчарочьи смотры, только лая было поменьше, а липкости — побольше.

Заметив Тиффани, кельда поднесла крохотный палец к губам и коротко кивнула на Амбер, которая заворожённо наблюдала за происходящим. А потом указала на место по другую сторону от себя и объяснила:

— Мы, стал-быть, глядим, как ребята таврят скотину. — В голосе Джинни послышалась странноватая нотка. Таким голосом взрослый спрашивает у ребёнка: «До чего же весело, правда?» На случай, если ребёнок сам ещё не пришёл к такому выводу. Но Амбер, похоже, и впрямь радовалась от души. Тиффани вдруг пришло в голову, что Амбер счастлива, когда вокруг — Фигли.

А ещё Тиффани показалось, что кельда не в настроении говорить о серьёзных вещах, так что она просто спросила:

— А зачем их таврить? Кому их красть-то?

— Да другим Фиглям, ясно дело. Мой Явор смекает, они уж в очередину выстраиваются угонять наших улиток, стоит их только без призора кинуть.

— Но тогда зачем оставлять их без присмотра? — недоумевала Тиффани.

— Так мои ж ребя, ясно дело, пойдут тырить их скотину. Это древний обычай Фиглей, чтоб всем всласть подракаться, и полямзить, и потырить, и, конечно же, без добра-любима пойла никак. — Кельда подмигнула Тиффани. — Ну, ребя-то радёхоньки, не горюнятся и у нас под ногами не мельтешатся, ясно дело.