Платье цвета полуночи

— Ответ — «нет»; причина довольно запутанна. Передвижное настоящее — это… прирученное время. Время, которое на твоей стороне. Поверь, во Вселенной и не такие странности случаются. Прямо сейчас, Тиффани, мы на самом деле живём заёмным временем.

Языки пламени по-прежнему казались застывшими и словно бы холодными, но Тиффани ощущала тепло. А ещё она успела подумать:

— А когда я вернусь?

— Ничего не изменится, — заверила Эскарина, — кроме твоих мыслей, а в настоящий момент только это и имеет значение.

— И вы так расстарались только ради того, чтобы сообщить мне, что у меня нет таланта к ведьмовству? — напрямик спросила Тиффани. — Очень любезно с вашей стороны.

Эскарина рассмеялась. Её молодой смех до странности не сочетался с морщинами на лице. Тиффани в жизни не видела, чтобы старики выглядели так юно.

— Я сказала, что с талантом к ведьмовству ты не родилась; этот талант достался тебе непросто, ты вложила в него много труда, потому что тебе захотелось им обладать. Ты заставила мир отдать его тебе и о цене не задумывалась, а цена была, и есть, и всегда будет высока. Ты ведь слышала присловье: «выкопаешь яму — в награду получишь лопату побольше»?

— Да, — кивнула Тиффани. — Матушка Ветровоск так говорит.

— Она это присловье и придумала. Говорят, не ты находишь ведьмовство, оно само тебя находит. Но ты его нашла, пусть в ту пору и сама не знала, что ищешь, ты его нашла, и ухватила за шкирку, и заставила работать на себя.

— Это всё очень… любопытно, — проговорила Тиффани, — но у меня много дел.

— Только не в передвижном настоящем, — решительно возразила Эскарина. — Послушай, Лукавец снова тебя отыскал.

— Думаю, он прячется в картинках и книгах, — предположила Тиффани. — И в гобеленах. — Девушка передёрнулась.

— И в зеркалах, — добавила Эскарина, — и в лужах, и в отблеске света на осколке стекла или на лезвии ножа. Сколько способов ты можешь вообразить? Готова ли ты испугаться, и если да, то как сильно?

— Мне придётся дать ему бой, — проговорила Тиффани. — Мне кажется, я давно уже это знаю. Думаю, убежать от него невозможно. Он любит издеваться над своими жертвами, да? Он — хвастун и задира, он нападает только тогда, когда уверен в победе, так что мне надо каким-то образом оказаться сильнее его. Я наверняка что-нибудь придумаю: в конце концов, он немного смахивает на роителя. А с роителем я на самом деле легко справилась.

Эскарина не повышала голоса; но почему-то эта тихая речь производила больше шума, нежели самый громкий крик.

— Ты упорно отказываешься признать важность происходящего, Тиффани Болен, мастерица по сырам? Тебе дан шанс победить Лукавца, но если ты не справишься — ведьмовство погибнет и падёт вместе с тобой. Лукавец завладеет твоим телом, твоим знанием, твоими талантами и твоей душой. И ради твоего же блага — и ради блага всеобщего — ведьмы, твои сёстры, в кои-то веки позабудут о своих разногласиях и ввергнут вас обоих в небытие, пока ты не натворила новых бед. Ты понимаешь? Это очень важно! Ты должна сама себе помочь.

— Другие ведьмы меня убьют? — в ужасе переспросила Тиффани.

— Конечно. Ты — ведьма, и ты знаешь, что всегда говорит матушка Ветровоск: «Мы делаем то, что нужно, а не то, что приятно». Либо ты, либо он, Тиффани Болен. Проигравший умрёт. Что до Лукавца, к сожалению, он, скорее всего, снова объявится спустя несколько веков; что до тебя, тут я даже гадать не берусь.

— Погодите минутку, — встрепенулась Тиффани. — Если ведьмы готовы сразиться с ним и со мной, почему бы тогда нам всем не объединить усилия и не сразиться с ним теперь же?

— О, запросто. И ты этого хочешь? Чего ты хочешь на самом деле, Тиффани Болен, здесь и сейчас? Выбор за тобой. Наверняка другие ведьмы хуже о тебе думать не станут. — Эскарина на мгновение замялась, а затем добавила: — Ну, то есть, наверное, они проявят снисхождение.

«Ведьма, которая бежала от испытания? — подумала Тиффани. — Ведьма, к которой проявляют снисхождение, потому что знают: она недостаточно хороша? А если ты сама считаешь, что недостаточно хороша, тогда ты уже никакая не ведьма». А вслух она сказала:

— Я лучше умру, пытаясь быть ведьмой, нежели останусь девчонкой, к которой все снисходительны.

— Госпожа Болен, ты демонстрируешь просто-таки греховную самонадеянность, непомерную гордыню и уверенность в себе, и да позволено мне будет заметить, что от ведьмы я меньшего и не ждала.

Мир чуть дрогнул — и изменился. Эскарина исчезла, пока слова её ещё оседали в сознании Тиффани. Перед ней снова возник гобелен, девушка всё ещё грозила ему тлеющей головнёй, но теперь уже — решительно. Ей казалось, воздух переполняет её и тащит вверх. Мир словно с ума сошёл, но она, по крайней мере, знала, что огонь, едва коснувшись сухого гобелена, сожжёт его, как солому.

— Я сожгу эту старую тряпку, ты и глазом моргнуть не успеешь, так и знай! Убирайся, откуда пришёл!

К вящему её удивлению, чёрная фигура отступила. Послышалось тихое шипение — и словно бы тяжкое бремя упало с плеч Тиффани, забирая с собою и вонь.

— Ну надо же, как интересно!