Удара кулаком никто, кроме нас, не видел. Но обнаружился свидетель, который вышел из-за поворота как раз в тот миг, когда я отпустил ногу своего приемного отца. Окружной прокурор, прибывший на место с бригадой спасателей, стал допрашивать нас по поводу происшедшего. Я объяснил, что отец, поскользнувшись, сполз по тропе ко мне, а я пытался его удержать. Но Конрад сказал, что это неправда, отец хотел подойти ко мне, так как я шел слишком медленно, а я тогда просто схватил его за ногу, отчего он потерял равновесие и свалился в пропасть. Я пришел в ужас, я плакал и повторял, что хотел его удержать. Правда, свидетель показал, что не видел, как я схватил отца, он видел только, как я держу его за ногу, но все это произошло за считаные секунды.
Мне было тогда пятнадцать лет, разбирательство шло в суде по делам несовершеннолетних и ничего не прояснило. Я ни слова не сказал о подлинном ходе событий, все равно никто бы не поверил. Обвинительный приговор мне не вынесли, но тем не менее определили меня в интернат для трудновоспитуемых подростков.
Подобными заведениями в те времена управляли садисты. Мой интернат не оказался исключением. С нами обращались как с преступниками, били, по любому малейшему поводу сажали в карцер на хлеб и воду. Что ж, думал я, раз так – придется стать преступником. И однажды я принялся выспрашивать, где вообще находятся мои документы, мол, я хочу узнать, кто мои родители. Мне ответили, что следует обратиться к официальному опекуну. Этого опекуна я видел всего дважды: один раз при назначении его официальным опекуном после смерти отца, второй раз – через год, когда он на пять минут заехал в интернат. На мое письмо к нему с вопросом про документы пришел краткий ответ: документы я получу, когда мне исполнится двадцать, а до того меня это вовсе не касается.
С этой минуты я начал планировать побег.
Время от времени я получал от тети Эльзы посылку со съестным. Но едой приходилось делиться с остальными. Однажды она приехала меня навестить, и мне разрешили целый час просидеть с ней вдвоем под деревьями на площадке у дома. Тогда-то я и рассказал ей всю историю гибели моего приемного отца, как это по-настоящему произошло. Тетя Эльза, погладив меня по голове, только и сказала: «Бедный мальчик».
Не раз бывало, что в субботу после обеда, когда остальным дозволялось играть в футбол, меня в наказание отправляли работать в прачечную. Там в большом шкафу хранились наши личные вещи. Мне удалось стащить рубашку, брюки, куртку моего размера и спрятать под матрац.