Спасатели приехали из Краби десять минут спустя; они бросились сначала в развлекательный центр. Бомба взорвалась в самом большом из всех баров,
Когда спасатели вбежали на террасу ресторана, я все еще сжимал Валери в объятиях; тело ее было теплым. В двух метрах от меня лежала женщина с залитым кровью и утыканным осколками лицом. Иные сидели за столиками разинув рот – смерть застигла их врасплох. Я закричал, ко мне подошли два санитара, взяли у меня из рук Валери, бережно положили ее на носилки. Я попробовал встать, но тут же упал навзничь, стукнувшись затылком об пол. И тогда я отчетливо услышал, как кто-то сказал по-французски:
– Она умерла.
Часть третья
Папайя-бич
1
Впервые за долгое время я проснулся один. Больница в Краби небольшая, светлая; в то же утро меня посетил врач-француз из организации “Врачи мира”; они прибыли сюда на другой день после взрыва. Доктору на вид лет тридцать, спина чуть сгорблена, выражение лица озабоченное. Он сказал, что я спал трое суток.
– То есть не то чтобы спали, – пояснил он. – Временами вы выглядели бодрствующим, мы пытались с вами говорить, но только сейчас нам удалось установить с вами контакт.
“Установить контакт”, – повторил я про себя. Он сообщил мне об ужасных последствиях нападения: число погибших достигло ста семнадцати человек; терактов такого масштаба еще не случалось в Азии. Некоторые пострадавшие находились в критическом состоянии, их сочли нетранспортабельными; в их числе был Лионель. Ему оторвало обе ноги, осколок металла угодил в живот; шансы остаться в живых он имел крайне низкие. Других тяжелораненых перевезли в больницу Бумрунград в Бангкоке. Жан-Ив отделался легко, пуля пробила ему плечевую кость; помощь оказали на месте. У меня же не было совсем ничего, ни царапинки.
– Что касается вашей подруги… – сказал доктор под конец, – ее тело уже доставлено во Францию. Я говорил по телефону с ее родителями: ее похоронят в Бретани.
Он замолчал; наверное, ждал, когда я что-нибудь скажу. Он наблюдал за мной исподволь, и взгляд его делался все более озабоченным.
Около полудня появилась санитарка с подносом; час спустя она его унесла. Сказала, что я должен начать есть, это совершенно необходимо.
Во второй половине дня меня навестил Жан-Ив. Он тоже как-то странно на меня косился. Говорил в основном о Лионеле; бедняга умирал: вопрос нескольких часов. Лионель много звал Ким. Она каким-то чудом осталась цела и, похоже, быстро утешилась: накануне вечером Жан-Ив видел ее в Краби под ручку с англичанином. Он ни словом не обмолвился об этом Лионелю, но тот, как видно, и не обольщался. “Мне повезло, что я вообще ее встретил”, – говорил он.
– Странно, – добавил Жан-Ив, – он выглядит счастливым.
Когда он уходил, я сообразил, что сам за все время не произнес ни звука; я совершенно не знал, что сказать. Я чувствовал: что-то не так, но это чувство было смутным, трудновыразимым. Мне казалось, что лучше всего молчать и ждать, пока все вокруг не поймут свою ошибку; просто потерпеть какое-то время.
Прощаясь, Жан-Ив еще раз взглянул на меня и сокрушенно покачал головой. Как выяснилось позже, я, оставаясь в палате один, говорил беспрестанно и замолкал, как только кто-нибудь входил.
Еще через несколько дней на санитарном самолете нас перевезли в больницу Бумрунград. Я не очень понимал зачем; думаю, для того, наверное, чтобы нас допросила полиция. Лионель скончался накануне; проходя по коридору, я видел его тело, завернутое в саван.