Платформа

При всей банальности ответ немки содержал зачатки стройной теории: белые – это вроде как закомплексованные негры, стремящиеся обрести утраченную сексуальную непосредственность. К сожалению, такая логика не объясняла ни мистической притягательности азиатских женщин, ни того, что белые мужчины, по многочисленным свидетельствам, имеют в Черной Африке высокий сексуальный престиж. Тогда я стал разрабатывать теорию более сложную и одновременно более сомнительную; в двух словах она сводилась к следующему. Белые хотят посмуглеть и танцевать негритянские танцы, черные хотят иметь светлую кожу и прямые волосы. Человечество в целом тяготеет к смешению кровей и, шире, к единообразию и реализует это в первую очередь посредством такой элементарной вещи, как секс. Только один человек осуществил это на практике – Майкл Джексон: он не белый и не черный, не молодой, не старый и даже в некотором смысле не мужчина и не женщина. Никто толком не представляет себе его личную жизнь; он осознал рамки обычных человеческих категорий и вышел за них. Вот почему его можно назвать звездой, даже самой большой и в действительности главной звездой человечества. Все прочие – Рудольф Валентино, Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Джеймс Дин, Хамфри Богарт – талантливые актеры, но не более того: они лишь копировали человеческую сущность, эстетически переносили ее на экран; Майкл Джексон первый попытался пойти дальше.

Занятная теория, Валери выслушала ее с вниманием; самому же мне она не показалась достаточно убедительной. Если ей следовать, можно ли предположить, что первый киборг, то есть первый человек, который согласится имплантировать в свой мозг элементы искусственного интеллекта, автоматически станет звездой? Может, и да; только это не имело прямого отношения к нашей теме. Майкл Джексон хоть и звезда, но на секс-символ никак не тянет; стимулировать массовый приток туристов, который бы сделал рентабельными крупные капиталовложения, надо более примитивным способом.

Вскоре Жан-Ив и вся компания вернулись с экскурсии по городу. В местном краеведческом музее основное внимание уделялось нравам и обычаям тайно – первых здешних жителей. Они вели, насколько известно, мирную жизнь, занимались земледелием и рыболовством; с соседними племенами не конфликтовали; испанцам не составило труда истребить народ, так мало подготовленный к войне. Сегодня от него не осталось ничего, кроме, может быть, неуловимых черточек в наружности отдельных людей; культура их тоже исчезла бесследно, словно ее никогда и не существовало. Христианские проповедники, пытавшиеся – большей частью понапрасну – донести до них евангельскую весть, запечатлели их на рисунках: они пашут землю, стряпают на огне, полуобнаженные женщины кормят младенцев грудью. Создается впечатление если не Эдема, то, по крайней мере, замедленного течения истории; испанцы своим появлением закрутили ее колесо побыстрей. После обычных по тем временам конфликтов между господствующими колониальными державами Куба в 1898 году обрела независимость и тут же перешла под власть американцев. В начале 1959 года, в результате многолетней гражданской войны, повстанцы под руководством Фиделя Кастро одержали победу над регулярной армией и вынудили Батисту бежать. Учитывая, что весь мир был разделен тогда на два лагеря, Куба быстренько присоединилась к советскому блоку и установила у себя режим марксистского типа. Лишившись материально-технической поддержки после крушения Советского Союза, этот режим ныне угасал. Валери надела коротенькую юбку с разрезом на боку и маленькую черную кружевную кофточку; мы еще успевали выпить перед ужином по коктейлю.

Все собрались у бассейна и любовались закатом над бухтой. Неподалеку от берега ржавел остов грузового судна. Там-сям застыли на воде суденышки поменьше; все это оставляло впечатление крайнего запустения. Снизу, с городских улиц, не доносилось ни звука; робко зажглись несколько фонарей. За столом с Жан-Ивом сидели понурый мужчина лет шестидесяти с худым, изможденным лицом и другой, значительно моложе первого, лет тридцати, не более; в последнем я узнал управляющего гостиницей. Я видел его несколько раз в течение дня, он суетился между столиков, бегал туда-сюда, проверял, всех ли обслужили; его лицо казалось источенным постоянной беспредметной тревогой. Завидев нас, он вскочил, пододвинул два стула, позвал официанта, убедился, что тот пришел, и поспешил на кухню. Старик же печально глядел на бассейн, на парочки за столами и, похоже, на мир вообще.

– Бедный кубинский народ, – произнес он после долгого молчания. – Им больше нечем торговать, кроме своих тел.