Платиновый обруч

— Наши миры развивались совершенно разными путями. Вы чуть ли не с пещерных времен уповали на технический прогресс. И он бы несомненно более плодотворно сопутствовал вам, если бы не случались на Земле затяжные периоды, когда вы решительно забывали о нравственном совершенствовании. А без этого так называемый технический прогресс приносит едва ли не больше вреда, чем пользы. В частности, приводит к истреблению природы и убийству себе подобных в смертоносных войнах. Но что парадоксально: безнравственность оборачивается и против самого технического прогресса. Она его замедляет. Из зависти, подлости, тупости или лени затираются великие открытия. К примеру, твое изобретение. Эпоху оно, конечно, вперед не двинуло бы, но пользу принесло бы несомненно. Увы! Зависть, страх за свой авторитет, дума о себе, а не о деле сработали и здесь. Дробинин твой давний товарищ. Чего же ждать от чужих? А сколько высочайших плодов гения обращаются у вас во вред, неожиданно вооружая бездуховных злобных индивидов! И тем только умножается безнравственность. Вооруженная, она родит страх. В страхе искривляется разум. Перед неразумными разверзается бездна погибели.

— А вам это не грозит? — недоверчиво усмехнулся Кудашов. — У вас вместо крови дистиллированная вода и все разумны до тошноты?

— Наши противоречия высшего порядка. Каждый из нас ежедневно одолевает себя вчерашнего. Воплотив, например, замысел, тут же смело признает его несовершенство и продолжает поиск. Заметь! Не бьет ближнего, чтобы выделиться, а борется с собой. И так всюду — в науке, искусстве, ремеслах… Потому мы ценим своих соперников. Для нас сильный, умный соперник — ценнейшее достояние. Ведь невелика честь одолеть слабого, не много таланта надо, чтобы сверкать среди серости. Мы не скрываем друг от друга достижений и научных секретов, чтобы укрепить соперника и тем стать сильнее самому. А ваша сила груба и жестока. Она взрастает на слабости ближнего.

— Пусть так, — остановил его Кудашов. — Но позвольте поинтересоваться, откуда вам известны подробности нашего бытия? Или это рассуждения от противного?

— Мы очень тщательно наблюдаем вас. Нам дано внедряться в сознание землян и совершать обзоры всей планеты. Правда, наши полеты не остались незамеченными. Вспомни толки о неизвестных летающих объектах.

— Я и сам так подумал! Непостижимы. Ваша цивилизация старше?

— Незначительно. Но мы развивались иначе. Вы зачастую чтили исторических деятелей пропорционально размерам учиненного ими кровопролития. Нашим мерилом был мир. Смену эпох вызывал накопленный заряд духовной энергии. Безо всякого насилия. Технический прогресс следовал за нравственным, а не наоборот.

— Но как же возможно? — не поверил Кудашов. — Ведь люди столь различны — невежество, консерватизм, воинственность, мания величия…

— Мы изначально черпали энергию у разумного Космоса, развиваясь на преодолении пороков. А что касается консерватизма и агрессии, лучшими умами нашей цивилизации первоначально был открыт способ уничтожить или обезоружить вредную личность морально, то есть погасить негативную энергию, направить силы личности на добро. Для преобразования мира совсем необязательно с натугой и издержками изобретать убийственные бомбы. Достаточно научиться управлять энергией, скрытой в каждом из нас.

— Разве ее можно выявить? — озадачился Кудашов.

— Об электричестве вы тоже поначалу понятия не имели, — напомнил Рэй. — Не говорю уж о расщеплении атомного ядра.

— Вам все известно. — Взгляд Кудашова стал пристальным и даже как будто враждебным. Мысленно он постиг, насколько во власти этих всемогущих иноплеменников его родная сумасбродная планета.

— Не беспокойтесь, — усмирил его тревогу Рэй. — Мы отчасти спасаем вас от самоуничтожения. Старшие обязаны следить, чтобы дети не играли с огнем.

— Фу-ты, дышать легче стало! — засмеялся Кудашов. — Выходит, при всей нашей отсталости мы в безопасности!

— Не совсем. Мы не всесильны. Если вы в своем одичании возмутите разумный Космос, он избавится от вас, как от нарыва. И тут не поможет ничто. Вы уничтожите себя своими же руками.

Пришел черед молчания. Рэй сосредоточился на каких-то собственных мыслях. Кудашов оставался в замешательстве, стараясь определить, бред или истина то, что он услышал от пурпурного человека, глаза которого по-прежнему источали пронзительные черные лучи. Несмотря на видимость согласья, он и теперь охотнее принял бы присутствие Рэя за галлюцинацию, за собеседника, рожденного собственным воображением.

— Допустим, — пробормотал Кудашов, которому пришла в голову новая мысль. — Но должен же быть механизм, двигатель нравственности… Где он? Что это?

— Совесть, — отозвался Рэй и повторил: — Совесть. Странно, что главный закон совести известен и вам, и нам. Но у нас он возведен в непреложное общественное правило, а у вас затерялся в философских фолиантах и в произведениях изящной словесности.

— Неужели известен? — чуть иронически переспросил Кудашов. На сей раз он просто не поверил Рэю, решив, что тот с высот своих познаний упрощает сложности.