Платиновый обруч

Да, когда-то новое свое положение он принимал еще как дар судьбы. Он оценивал себя со стороны, чтобы избавиться от многих привычек, идущих от прошлого, прислушивался к многочисленным голосам в себе и внимательно оглядывал каждого, кто появлялся рядом. Все это давно прошло. Он увидел, что могущественнее его нет, и ему уже не мерещилось про «дар судьбы», он уверовал, что всегда был таким, как теперь, и что судьба тут ни при чем. Он теперь не зависел ни от чего и ни от кого; наоборот — все живое, с его заботами, помыслами и интересами, с его настоящим и будущим, подвластно только ему, Могучему Орлу, и целиком зависит только от него одного. Он уже не упивался своей мощью, как вначале, не доказывал ее на каждом шагу — она и без того была очевидна и неколебима. «Существующий порядок вещей, — гордо думал Могучий Орел, — единственно возможный. Он справедлив. И если бы я даже сам что-то захотел изменить, то не смог бы, потому что это невозможно».

Каждое утро он вылетал на прогулку: принимал воздушные ванны, разминался, чтобы не затекли мускулы и не ослабли крылья, оглядывал свои владения и думал.

Он думал о своем пернатом царстве, но чаще всего — просто о мире вещей как таковом. Его, само собой, не интересовали мелочи — с огромной орлиной высоты он окидывал землю единым взором, и она была голубой и зеленой. Она все время была голубой и зеленой, и это еще раз доказывало постоянство и незыблемость сущего.

Иногда — конечно, очень редко, — в голубизну и зелень внедрялись разные чужеродные пятна, но их существование оказывалось краткосрочным.

После променада, который продолжался два с половиной часа, Могучему Орлу докладывали, что наступает время обеда. Это также входило в обязанности Старшего Сокола — по установленной форме он четко стрекотал:

— Ваша Недоступность! Время обеда приближается, как об этом Вашей Недоступности известно лучше меня.

И тут кобчики внизу располагались таким образом, что получалось слово «ОБЕД». Могучий Орел резко взмывал, запрокинув голову навстречу солнцу, и затем плавно снижался к своему жилищу. А пониже, в этом же направлении, ганнибаловским полумесяцем двигалась охрана.

В неприступных скалах на головокружительной высоте размещался дворец Могучего Орла. Это был прочный и величественный замок, выложенный снаружи и изнутри драгоценными камнями. Он состоял из многочисленных залов, комнат и коридоров; их было такое множество и так мудрено они были соединены между собой, что не только случайный посетитель, но и сами обитатели в два счета могли заблудиться и попасть в неприятную историю, если бы им, например, вздумалось полюбопытствовать, куда ведет такой-то, скажем, проход или что помещается в такой-то закрытой комнате.

Не заблудился бы в этом лабиринте только сам Могучий Орел и его верный страж Старший Сокол. И еще один обитатель замка не заблудился бы тут — привратник Древний Ворон, который хотя и был простым привратником и не имел ключей, кроме входных, но имел зато хорошую память, потому что был стар и мудр и много чего повидал на своем веку.

Вот он вылазит из своей каморки, гремя ключами, близоруко щурится из-под крыла, замечает стройную стаю кобчиков и, прихрамывая, идет отпирать ворота. Кобчики подлетают, располагаются в две шеренги, и Ворон говорит им, вздыхая:

— Намаялись, бедные. Жара-то! В тени бы в такую пору валяться, а тут — служба. Эх, кра-кра-кра…

— Молчать! — рявкает в таких случаях Старший Сокол. — Чем болтать, старая дохлятина, лучше бы подмел у ворот!

— Все делается в соответствии с Уложением, ваше стервятничество, — отвечает Древний Ворон.

— А болтовня с охраной тоже в соответствии с Уложением?

Они всегда затевали свару, так как не любили друг друга издавна, и прекращалась свара лишь с появлением господина. Свист ветра в его крыльях заглушал голоса, грозный стук когтей о каменную плиту ставил всяким речам точку. Ворон кланялся. Старший Сокол отступал в сторону и тоже склонял голову, и Его Недоступность Могучий Орел, величаво сложив крылья, неторопливо следовал в замок.

На обед подавались чаще всего живая рыба или кролик. Могучий Орел сидел в пуховом кресле, рядом стоял Старший Сокол, а коршуны повара подносили кушанья. Они ставили их перед повелителем и, не поднимая глаз, выходили. И как только за ними закрывалась дверь, Старший Сокол вырывал из каждого блюда по куску, проглатывал и становился в выжидательную позу. Могучий Орел следил за ним. Таким образом проверялась пригодность пищи — ведь она могла быть отравлена: мало ли что случается, если на свете живут завистники. Понаблюдав несколько минут за своим слугой, Могучий Орел принимался за еду. Если рыбу приносили в аквариуме, он вдыхал запах воды, и в мозгу его легким хмелем всплывали смутные образы; он закрывал глаза и некоторое время сидел неподвижно. Потом, словно спохватившись, впивался в самую крупную из рыб. Она билась и извивалась в его когтях, по упругому телу струилась и капала в воду кровь, и лишь одному Могучему Орлу был понятен беззвучный рыбий крик «быстрей… быстрей…».