Платиновый обруч

Веденский открыл дверь, и мы вошли в комнату, где были кресло, кушетка, платяной шкаф. Я разделся.

Инструктор помог облачиться в плотно облегающий костюм, сотканный из мельчайших электродов, и провел меня в кабину, где стояло единственное кресло.

Отправляясь сюда, я готовился к чему-то необыкновенному. Но эта досадная встреча выбила из колеи. «Хороший ты человек… — когда-то сказала Нина при расставании, — только капельку нудный».

Я хотел быть спокойным. Но уже не мог. Сидел и злился. Кресло казалось чересчур мягким. Стены, задрапированные белыми складками, напоминали дешевую бутафорию. Раздражал даже хлопотавший возле меня толстячок Веденский.

— Вам не приходилось заниматься планерным спортом? — спросил он.

— Не приходилось. А что? Это большой изъян?

— Наоборот. Преимущество. В нашем деле человеческий опыт — только помеха. Будьте осторожны! Очень прошу, не поднимайтесь выше деревьев!

«Не поднимайтесь выше деревьев! — подумал я. — Надо же советовать такое!»

— Боитесь разобьюсь?

— Можете и разбиться. Но главная опасность — хищники.

— Я знаю, какую ценность для науки представляют особи с вживленными трансляторами.

— Хорошо, что знаете, но опасность будет грозить не только «особи» — и вам лично!

— В каком смысле? — поинтересовался я. — Ведь птица-двойник находится где-то в лесу, и нас связывают только радиоволны?

— Вы забываете, что есть и обратная связь, — объяснил Веденский, продевая мои руки в специальные рукава, вмонтированные в подлокотники кресла. — Вы забудете о своем теле. Останется только некоторая власть над стопою правой ноги у педали включения связи. С ее помощью всегда можно выйти из игры. — Веденский уже заканчивал приготовления. Вертел какие-то ручки и, наблюдая за приборами, продолжал говорить: — Вот еще что: у нас не принято оставлять двойника в опасности. Мы делаем все, чтобы птица не пострадала. Но, пожалуйста! — Он щелкнул выключателем и нагнулся ко мне. — Пожалуйста, не дожидайтесь момента, когда нажимать педаль будет поздно!

Последнее, что я видел, было его широкое доброе лицо. Свет погас. Я остался один. Мягкие складки потолка и стен медленно сходились, постепенно охватывая тело.

Обволакивающая масса была упругой. Будто волны поочередно напрягающихся мышц прокатывались по груди, спине и рукам.

Я почувствовал озноб: Мир постепенно наполнялся шорохами. Так бывает, когда просыпаешься. Шум усиливался. Я весь сжался от холода и нахлынувшей вдруг тоски. Сразу стало теплей и уютней.

Темноту рассекла тонкая горизонтальная щель: это я приоткрыл глаза. В оранжевом мареве плавали, разгорались и гасли багровые пятна, пронизанные паутиной трещин. Мир обретал очертания постепенно, как фотография в ванночке с проявителем. Вскоре я уже видел все вокруг: и впереди, и сверху, и сзади, будто голова превратилась в одно сплошное всевидящее око. В воздухе стоял тревожный запах леса. А внутри меня постепенно разгорался огонь. Огромные листья, покачиваясь, проплывали мимо, исчезали в провалах между ветвями.

Я огляделся и увидел, что сижу на ветке, вцепившись коготками в кору. Глядеть вниз было страшно. Ветка раскачивалась. Это вызывало что-то похожее на головокружение — ощущение для птицы невероятное. Разозлившись, взмахнул крыльями. Попробовал отделиться от ветки и вдруг, показалось, что падаю. Я и в самом деле упал. Но в последний момент сделал отчаянное движение, зацепился и повис вниз головой. Было стыдно и страшно. Снова взмахнул крыльями и, поочередно отрывая лапы, цепляясь клювом за неровности коры, с большим трудом занял исходное положение.

Сердце колотилось. Я чувствовал себя в этом мире совсем одиноким. Боль от пожиравшего изнутри пламени стала привычной. Гораздо сильнее мучил страх перед бездной, куда меня чуть не снесло. Конечно, я же не птица — лишь подделка. Так я сидел нахохлившись и грустно глядел на мир, который не желал меня замечать.

Тогда еще. я не догадывался, как это здорово, когда тебя не замечают. Полная достоинства и наглости, она, не спеша, буравила воздух. Ее гудение вливалось в музыку леса темой сладкой надежды. Я не задумывался над тем, что она тут искала. А ее не интересовала моя персона. Она летела по своим делам, петляя между стволами. Ее огромные блестящие глаза занимали больше половины головы.

Остальное состояло из зловещих отростков и грязных волосков. Она была мне до одури противна, но я не отрывал от нее глаз: физически не мог этого сделать.

Она приближалась и ревела, как сирена. А внутри меня с новой силой вспыхнул огонь. Я совсем сгорал от стыда и мук, когда произошло чудо. Это случилось так быстро, что я ничего не успел сообразить. А когда опомнился, оказалось, что снова качаюсь на своей ветке и клюв мой, отбрасывая ненужные детали, расправляется с великолепной мухой. Своей музыкой она вызвала приступ голода, и я настиг ее почти у земли. За время полета я не видел ничего, кроме своей мухи. Жил двумя мыслями.

Первая — «Поймать!». — Вторая — «Ура! Поймал!». Самого полета просто не уловил: вниз летел на злости, вверх — на торжестве.