Плато

А вечерами наступает черед иных лекций, от помянутого выше творца изящных искусств. Помнишь, как мы с тобой все бились, не в силах уяснить, отчего в нашем отечестве скучные и недобрые люди столько лет творят свои кровавые безобразия? Ах, моя милая, никакого секрета нет, просто сами они орангутанги, и в других умеют орангутангов будить. Мой соседушка - я про себя называю его Жильцом, - Федерацию вашу (у тебя уже есть тамошний паспорт?) от души поносит, достается и аркадским капиталистам, ну а пуще всего - англоязычным аркадцам, которые, по его словам, держат Новую Галлию в черном теле. Он и Отечество, кстати, клянет последними словами, и сомневаюсь, что хвалит хоть одно общественное устройство на свете - разве что в Шкиперии, где священников, говорят, публично вешают за крещение детей. Вчера я спросил, что он будет делать с людьми вроде меня, коли когда-нибудь придет к власти. Глубокомысленно отпил негодяй купленного за мои трудовые доллары пива и почти в точности повторил бессмертную фразу Алеши Карамазова. Так и сказал, утробным таким, сладострастным голоском: "Расстреливать". Потом, правда, добавил, что кое-кому, вероятно, удастся отделаться высылкой за границу. Дурак-то он дурак, но мне стало неуютно. До расстрелов у них дело дойдет нескоро, но в одном у него немало единомышленников: в отделении Новой Галлии от Аркадии, хотя и не на таких кровожадных началах.

Ну и хватит о нем.

Милая, милая моя Елизавета, ты уже забыла, наверное, что никто, кроме меня, не называет тебя так. Приезжай ко мне в гости - скоро я осмелею настолько, что дам тебе адрес. Увидишь чудный запущенный Город, мы будем на фаэтоне подниматься на Королевскую гору, мимо Бобрового озера (которое на самом деле вовсе не озеро, а мелкий пруд с банками из-под прохладительных напитков и сигаретными пачками на дне), будем любоваться с горы Градом Марии, крестообразным небоскребом в самом центре, - будем ругаться на неисправные туристские бинокуляры, пожирающие наши монетки, а когда будем возвращаться в сумерках, дорогу нам перебежит длиннохвостый толстяк скунс, и парковая охрана будет гнать его обратно в заросли, чтобы не пугал честного народа, в смысле нас с тобой. И по утрам я буду в кафе кормить тебя завтраком, потому что таких слоек и такого кофе по-итальянски, как в Городе, говорят, не подают нигде на этом континенте. Или на твоих Зеленых Холмах лучше?

До свидания - в дверь стучат, и хорошо, а то нарушу правила игры и напишу адрес. Должно быть, сосед снова собирается промывать мне мозги. "

Глава третья

Первую ночь в доме на Западном склоне Коган провел в трещащей по всем швам пижаме Хозяина, зубная щетка у него оказалась собственная, а что до белья, то перед сном он, стыдливо озираясь, развесил на спинке стула в мансарде тщательно простиранные носки с неумелой штопкой и ветхие сатиновые трусы. Если Сюзанна, по своим собственным причинам, весь вечер отводила от Когана взгляд, и даже, признаться, разревелась потом в своей неприбранной спаленке, то муж ее, напротив, присматривался к несуразной фигуре писателя с особенным расчетом. Попросту говоря, он на глазок оценивал размеры беспризорного, чтобы на следующий же день осчастливить его порядочным ворохом одежды, кожаным футлярчиком с латунным бритвенным прибором, вассермановским вечным пером, чемоданчиком "дипломат" и двумя обувными коробками - не из тех, конечно, магазинов, где Хозяин одевался сам, но все же далеко не с бульвара Святого Себастьяна и даже не из подвала Wheaton’a. Коган, помогавший выгружать купленное из багажника, недоуменно сбросил все пакеты на диван в гостиной.

"Не туда, - крикнул ему вслед Хозяин, очевидно наслаждаясь ролью благодетеля, - тащите к себе в мансарду, примеривайте, не стесняйтесь!"

Поднимался по сосновой винтовой лесенке заросший, с нездоровой полнотой и апоплексическими щечками бродяга. Спустился же через полчаса полноватый джентльмен в расцвете лет, с глазами, не тонущими в сетке вялых тряпичных морщин, но оживленно и даже весело созерцающими Божий мир. Гардероб ему выбрали добротный, облегченно классического стиля (серый твид, ответственные, но как бы и слегка фривольные складки фланелевых штанов, безошибочно европейские ботинки мягкой кожи). "Позвольте, - Хозяин, качая головой, снял с шеи Когана галстук, завязал заново, затянул, отступил полюбоваться своей работой, - Сюзанна!" Скрипнула дверь спальни, и жена его направила вниз заспанный, как всегда недовольный взгляд.

- Коган! - она вдруг засмеялась. - Вы ли это?

- А серьезно - я ли это? - подхватил писатель. - Жизнь врасплох и невпопад хорошо сменить поэту на профессорский наряд. Се, пиджак на мне удобный, хороши штаны на мне, а вокруг сияет добрый дом на Западном холме. Годится в качестве оды, Хозяин?

- Это вам самому ода, а не мне. В зеркало посмотрите, Коган - у вас сразу вышибет из головы эту дурь о возвращении черт знает куда.