Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только

– А я ничего не вижу, кроме ролербола, – с грустью говорю я.

– Уж не собираешься ли ты бросить ролербол? – осторожно осведомился мистер Бартоломью.

– Ни в коем случае, – отвечаю я. – Просто мне хочется – как бы это сказать? – большего.

Он смотрит на меня с недоумением.

– Не денег и не предметов роскоши, – поясняю я, – а большего, для души.

Здесь нет попыток что-либо выяснить об истории корпораций, управляющих миром (корпорации заменили страны, а их полиция – армии) и человеческими судьбами, как в фильме. А вполне себе чеховская история: чувство упускаемого времени, попытка схватить ускользающее бытие. У чеховских героев жизнь проходит в пустых разговорах, чаепитиях, неосуществленных надеждах, одинаковой череде привычных дней. У Джонатана – в однообразных тренировках, проломленных черепах соперников, катаниях на роликах:

– Я уверен – он меня понял, ему шестьдесят лет, он невероятно богат, имеет большой авторитет среди самых крупных боссов в нашем обществе, но в его глазах я читаю глубокое, явно безрадостное понимание почти уже прожитой им жизни.

У Джонатана И есть надежда: когда-то от него ушла любимая жена (в отличие от фильма – сама ушла: «я-то знаю правду: она ушла, потому что я часто отсутствовал, потому что был ненасытен в своих желаниях, потому что жил только игрой»). Если бы она вернулась – все могло бы стать по-другому, считает он. Джонатан попросил друга (не корпорацию!) ее вернуть хоть ненадолго. И это случилось: они пробыли вместе несколько дней. Но ничего не изменилось. Как мечта дяди Вани об Елене Андреевне: осуществись вдруг она, Шопенгауэром он бы все равно не стал.

Поэтому рассказ заканчивается тем, чем начался – мыслями под гимн корпорации:

– Игра! Игра! Да здравствует ролербол!

Но Джонатан уже не тот, каким был:

– Сегодня я – это не я, это – жестокость и скорость, твержу я себе, стараюсь разозлиться, но где-то в глубине души копошится сомнение.

Роллербол-1975 (фильм)

В какой-то мере, этот фильм – «Голодные игры» образца 1975 года. Но не совсем. Правила игры в фильме кардинально отличаются от тех, что в рассказе, где команды на поле из 20 человек и никакого вбивания 9-килограммового мяча в лунку нет.

В фильме есть вещи не очевидные. Перед игрой звучат гимны: все встают. Но что это за гимны: команд или представляемых ими городов – неясно. Оказывается: не тех и не других. Но об этом можно узнать только из напечатанного ранее рассказа. Когда Джонатан приходит домой и его встречает Мэки – женщина, с которой он живет, и говорит ему значимую для нее вещь: пришло письмо от корпорации (corporation), в котором ей рекомендуют исчезнуть из его жизни. Она пытается понять: как он к этому относится? А его интересует другое: «Клитус здесь? Я иду к нему». Лично мне показалось, что там, раз он важнее этих ее слов, – сын от ушедшей жены. Оказалось, нет: друг. А в рассказе все ясно из первого же предложения данного эпизода.

В фильме Джонатан говорит: «корпорация отняла у меня жену (Эллу – М.И.), потому что так захотел администратор» (в сценарии с маленькой буквы – «executive»). На вечеринке он позже сталкивается с уже ушедшей от него Мэки, которая признается: «Я пришла с администратором, он интересуется тобой». Администраторы здесь имеют безусловную и сакральную власть, но все они не в фокусе повествования: мы некоторых их них видим, но – за единственным исключением – разглядеть не можем.

В администрации есть мнение, что Джонатан должен уйти из игры на покой. Это слова Бартоломью – то самое исключение, единственный босс, которого он видит в лицо, но и тот показывает наверх: