Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только

– И тогда я понял, что все останется неизменным целую вечность. Наши отцы, наши родители, уже в основном по ту сторону, по-прежнему руководят своим бизнесом, и это будет продолжаться. Что бы мы ни сделали, все не имеет значения. Мне предназначено целую вечность быть госслужащим. Пустым местом.

Обе концепции являются идеологиями. Вечно Живой – крайний предел утопических коллективистских устремлений советского общества, воплощенный в личности Владимира Ильича. Патерналистских устремлений – не раз в романе повторяется о кажимости себя ребенком перед лицом Вечно Живого.

Идеология – это всегда образ будущего, даже тогда, когда этот образ находят в прошлом. С другой стороны, идеология – это простые рецепты, где цели определяются верой. Даже если это вера в справедливость.

Создатель «страны вечного лета» Герберт Уэст это хорошо понимает: разве она не подобие игры «маленькие войны», в которую он не перестает играть?

– Что ж, в чистой математике можно, я думаю. Начинаешь с аксиом и доказываешь. Что из них что-то логически вытекает. В теории чисел можно доказать, к примеру, что существует бесконечное множество простых чисел. К сожалению, большая часть этих истин совершенно бесполезна на практике. Лучше жить в неопределенности и бросать кубик, даже если нам не всегда нравится результат, – говорит Уэст еще мальчику Питеру.

У премьер-министра нет Билета. Он не хочет в мир, созданный им самим. Но и не желает его уничтожения, для чего готов договариваться с Вечно Живым. Ведь Выбраковщики, как лесник в анекдоте, уничтожат всех. В то время как покинувшему СССР Иосифу Джугашвили обе эти идеологии ни к чему. Он создает новую без всякого потустороннего царства – на их отрицании: зачем-де управляющие нами мертвые, мы сами должны взять свою жизнь в свои руки. Тоже достаточно сильная идеологема. Ну, тут мы уж точно знаем, чем она закончится.

Выход с другой стороны

Куда ж тогда бедному крестьянину податься: неужели везде клин?

Питер ради возможного спасения потустороннего мира и Вечно Живого идет на окончательное и бесповоротное самоуничтожение души, обретая в смерти смысл жизни.

Рэйчел, пройдя Путь, и, не поведясь на заманчивые карьерные предложения после доказательства ее правоты, пришла к пониманию работы как бесконечной и безостановочной гонки, забирающей все ее существо без остатка, и ушла в отставку, выбрав «между Англией и мужем» отношение Я-Ты в надежде на семейное счастье. Не зря же роман заканчивается на юге у атлантического побережья, в другой – не той – стране вечного лета. Может быть, там, где когда-то останавливался корабль Бигль, чтобы изучить переменчивых вьюрков… Правда, мы знаем, что и история с вьюрками – тоже не более чем научный миф.

Сам автор, Ханну РАЙАНИЕМИ, ничего не утверждает однозначно. Он уж точно знает, что в каких-то случаях наблюдаемые объекты проявляют свойства частиц, в каких-то – волн. И та и другая интерпретация верна. Что же касается простых решений, то в его предыдущей трилогии «Квантовый вор» общество устроено так сложно и противоречиво, что навязать ему набор управляемых идеологем невозможно. Все равно как переводить с финского то, что написано по-английски. Но у некоторых получается.

«Холодная кожа»: Кто сражается с чудовищами…

Книга Альберта Санчеса ПИНЬОЛА «Холодная кожа» издана в 2006 году на русском языке под названием «В пьянящей тишине», а фильм «Холодная кожа» Ксавье ЖАНСА вышел в 2017-м в российский прокат под названием «Атлантида».

Чем не устроило издателей и продюсеров оригинальное название, гадать не берусь. Но под наименованием «В пьянящей тишине» (Im Rausch der Stille) роман ранее переводился на немецкий.

Не так и не то

Еще одна переводческая деталь вызвала позже немало недоумений. В изначальном тексте ПИНЬОЛА и в переводе Нины Авровой-Раабен на русский язык «смотрителя маяка» зовут Батис Кафф, а в фильме он – Гюнтер. Объясняется это просто: Батис Кафф превратился в Гюнтера еще до фильма – по воле переводчика на английский Шерил Ли Морган (Cheryl Leah Morgan). В ее переводе роман потерял в начале несколько страниц, рассказывающих про ирландскую предысторию рассказчика, имя которого мы так и не узнаем (и Батис Кафф, и Гюнтер зовут его просто Друг).