Платонов тупик

— Хорошо… Пусть пока полежит все здесь…

— Пусть, пусть, — охотно согласилась старушка, желая хоть чем-то помочь этому несчастному. — Пусть, и не беспокойтесь; все будет в полной цельности и сохранности. — И добавила участливо: — Да вы не переживайте… Не убивайте себя этим горем. Оно, может, если толком разобраться, так, может, это совсем и не горе, а скорее — наоборот. Не вы первый, не вы последний. За три года со своей вахты я тут такого нагляделась! На разных! Тут такие экспонаты были, не будь в обиду сказано, вам далеко не чета! Выносливые да гордые, что твой петух ангорский. В волчьих шубах да в малахаях — вот таких-то, цельная копна на голове. А честь всем одна, у всех один конец: чемондан под лифт, на двери новый замок и на год-полгода с глаз долой. Но те, в малахаях, так не конфузились и не страдали — такого не замечала. Они как-то весело уносили кто свой саквояж, кто — баул, — каждый по-своему называл свой багаж. У одного был большущий коробок, желтый, на четырех колесиках! Покатил его по тротуару. А вы, видать, страдаете сильно. Неужели так сердце к ней прикипело? Хотя чего в жизни не бывает… Вам, может, и переночевать негде? Можно ночь перебиться в моей каморке. Я обыкновенно на тахте дежурю, а то есть у меня и раскладушка. Это я на самый крайний случай…

— А? Да-да… — И он снова закивал и вышел из вестибюля.

С тех пор его уже никто и никогда не видел и не слышал. И куда девался — неизвестно.

Слух прошел, правда, уже задним числом, что будто бы в тот самый день, когда разыгрались эти события, на углу Ломоносовского и Вернадского проспектов, недалеко от метро «Университет» случилось уличное происшествие. Там стояла овощная палатка, вокруг нее, как обычно, валялись капустные листья, раздавленные помидоры и гнилые огурцы. Один гражданин, сравнительно молодой еще, в приличном костюме, наступил случайно на гнилой огурец, поскользнулся, упал и ударился головой об угол тарного ящика, которых возле палатки было навалом. Гражданина увезла «скорая помощь» в Институт Склифософского, где он и скончался, не приходя в сознание. При гражданине никаких документов не оказалось, заявлений по его розыску ни от кого не поступало. Из тех, кто в те дни искал пропавших своих родственников, его никто не опознал и не признал, и он был похоронен как неизвестный и невостребованный.

И вот — уже порядочное время спустя — стали почему-то говорить, что это был Чижиков…

Был…

Был, а будто и не было вовсе — поговорили и забыли.

А следы? Да вроде были и следы, оставлял их, следил, только время все стерло, смыло, как морская волна смывает их вместе со всякой нечистью с прибрежного песка.

Был! Но зачем?..