Платонова пещера

Она сливалась с музыкой, становилась с ней единым целым. Она вдыхала мелодию, как воздух, и кружилась по сцене, едва касаясь босыми ногами пола. Виолетта не пыталась впечатлить зрителей, она жила этим странным танцем, в котором не было ни одной паузы. Одно ее движение перетекало в другое, и в этом была магия, которая не позволяла оторвать взгляд от сцены.

Иногда Виолетта была серьезна, иногда прикрывала глаза и улыбалась. Для нее это и правда было представлением, которое кто-то, может, и понимал. Но для Руслана танец оставался танцем – одним из самых честных языков мира, на котором невозможно лгать.

Виолетта танцевала среди воздушных белых полотен, развешанных на веревках над сценой. Иногда в ее руках оказывались то лента, то шарф, то букет цветов, но никто не мог сказать, где она их брала. Ее одежда тоже была белой – простое платье до колена, которое, казалось, могло сделать танец пошлым, стоило Виолетте хоть раз двинуться неправильно. Но она не была на это способна, ей проще было прекратить дышать, чем допустить ошибку.

– Это вся жизнь бедной деревенской швеи, – громко шептала сидящая рядом с Русланом девушка своему спутнику. – Кому-то может быть скучно в провинции, но она любит свое дело. Когда любишь свое дело, понимаешь истинный смысл жизни. Так написано в программке, вот, смотри, Володя!

Володя кивал со скучающим видом. Его не интересовали тайные смыслы танца. Он смотрел то на голые ноги Виолетты, то на глубокое декольте своей подруги. Он мужественно ждал, когда все это закончится.

Руслан досадливо поморщился: как же они здесь неуместны! Не только эти двое, добрая половина зрителей явилась на представление лишь за тем, чтобы потом хвастаться друзьям да размещать фотографии в социальных сетях. Мы были на выступлении пластического театра. Мы элита. Это такое глубокое искусство, не каждый понять может. Правда ведь? Правда? Но мы понимаем, мы готовы рассуждать о том, что для нас простейшими словами прописали в программе.

Вот поэтому Руслан и не читал программы. Тело Виолетты рассказывало ему совсем другую историю, понятную ему одному. Пронзительную, отчаянную и совсем не похожую на жизнь тихой провинциальной швеи.

Под конец номера она закружилась на сцене со швейными ножницами, то и дело щелкавшими у самой белой кожи, такими большими, что Виолетте приходилось держать их обеими руками.

– А это не опасно? – оживился скучавший до этого Володя.

– Нет, ты что! – заверила его подруга. – Они же бутафорские!

– Похожи на настоящие…

– Думаю, бутафорские, пластик какой-нибудь. Настоящие слишком тяжелые, чтобы танцевать с ними.

Руслан только усмехнулся: всюду эксперты, все во всем разбираются! Ножницы были настоящими. В жизни Виолетты не было ничего бутафорского.

Ножницы были похожи на хищную птицу, норовящую схватить жертву острым клювом. Они были у лица Виолетты, у самого ее сердца, у шеи. Она больше не кружила по сцене, она осталась на месте и танцевала с ножницами, как с живым партнером. Завороженные зрители не могли оторвать от нее глаз. Может, они и напоминали себе, что ножницы не настоящие, что угрозы для танцовщицы нет. Но в этот миг они и сами себе не верили, они верили только ей – Виолетте.

Она вдруг застыла на месте, глядя в зал невидящими, полными восторга глазами. Лезвия ножниц взлетели вверх, замерли на секунду по обе стороны от ее тонкой шеи. Достойный финал достойного номера – так решили бы многие. Виолетта должна была остановиться… и не смогла.

Лезвия сомкнулись, разрезая кожу и мышцы. Кровь рубиновой рекой хлынула из раны, заливая фарфоровую кожу и белое платье, горячими брызгами разлетаясь вперед, на сцену, пол и зрителей, сидящих в первом ряду.

На несколько секунд время застыло, и это был дивный момент, наполненный той удивительной красотой умирания, которую невозможно подделать. Бледные лица в зале, девушка в белом на сцене – и кровь, искрящаяся, чистая, самая дорогая краска в мире. Обыватели и божество.

Но момент кончился – и начался хаос. Виолетта дернулась, попыталась крикнуть, но поперхнулась. Она упала на сцену, сжалась, закрывая руками рану. К ней уже спешили другие артисты, хотя они, пожалуй, понимали, что ничем ей не помогут. Зрители визжали и вопили, они неслись к выходам с таким отчаянием, будто чужая смерть могла навредить им. Никто из них не мог оценить или даже понять то, что они только что увидели.

Руслан поднялся со своего места, платком стер крупные капли крови, долетевшие до его руки, и неспешно направился к двери. Он был доволен сегодняшним представлением. Он знал, что Виолетта будет мертва еще до того, как он покинет здание.

* * *

А ведь она почти поверила, что все будет хорошо. Что после двух лет страха, сомнений и потерь она наконец вернет контроль над своей жизнью. Что ее близкие перестанут видеть в ней чудовище, а истинный преступник предстанет перед судом.

Почти.

Ей ведь никогда не везло. Почему она решила, что теперь будет иначе? Она чувствовала себя человеком, который наконец увидел в пустыне заветный оазис, бежал к нему из последних сил и вдруг понял, что это всего лишь мираж.