Плацдарм

Куййу для допроса забрал Серхо, а Камр направил Ярдо по разгромленной вражьей стоянке.

По пути к нему подъехал Макал, оглаживая седую бороденку.

— Арсаардар, — молвил он, качая головой. — Не знаю, прикажешь ли ты удавить тетивой старшего над ертоулами, если он жив, но мы подобрали восемьдесят брошенных сотенных бунчуков…

Тысячник некоторое время стоял, не зная, что сказать.

Против них, выходит, оказалось не меньше восьми тысяч человек…

Ну и ну!

Эуденоскаррианд. Приграничье

Медленно втягивался в городские ворота караван. Воины в сверкающих кольчугах, на огненно-рыжих конях, окружавшие хана, взяли на изготовку длинные копья.

Густые сумерки окутывали город. От журчавших арыков тянуло влажной прохладой, и в темных садах пели соловья. На черном бархате неба вспыхнули большие мохнатые звезды.

Впереди процессии ехал Ундораргир и командующий кешиктэром Рамга, чьим именем уже пугают детей на землях от Эльгая до Вьенны.

Жуткая, непривычная тишина окружила всадников. Ундораргиру сделалось не по себе. Он, степняк, всегда ненавидевший тесноту городов и знавший страх только в моменты яростных битв, поежился. Может быть, следовало послушаться советников и отложить вступление в город до завтрашнего дня?

Улица, ведущая к городской площади, вдруг сделала поворот, и Ундораргир от неожиданности даже вздрогнул, натянул повод коня. Улица была полна народу. Люди стояли молча, и тысячи чадных факелов пылали над их головами. Отблески пламени метались по лицам, по одежде, и оттого казалось, что толпа колышется тяжело и грозно. Непривычной и жуткой была для хана эта картина.

Телохранители сомкнулись вокруг хана, выхватили из ножен кривые сабли и подняли их над головами. Алые отблески пламени заиграли на лезвиях.

Толпа молчала, и отступать было некуда. Только выдержка могла спасти в этот миг рискнувших войти в город, потому что на узких улочках они не смогли бы развернуться для битвы. Оставалось двигаться в неизвестное, и, пересилив себя, Ундораргир дернул повод — послал коня вперед.

Молча расступилась толпа, пропуская хана. Тревожно храпели кони, косили влажными большими глазами на людей, кровавые всполохи тысяч огней играли в их зрачках.

Уже не тревога, а страх овладел всем существом Ундораргира. Он понял: стоит кому-нибудь в толпе бросить клич, и живая река раздавит и его самого, и нукеров с обнаженными саблями. Боя не будет. Все кончится в один миг.

Вдруг из толпы, преграждая путь кавалькаде, выступил высокий худой изможденный человек в рваном, истертом до дыр облачении слуги Идущего по Звездам…

— Чего тебе нужно? Кто посмел заступить путь потомку Дракона? — спросил Рамга с угрозой.

— Великий хан! — Человек в рубище без страха смотрел в лицо Ундораргиру. — У меня нет никаких желаний — я вижу, что вернулся отец мой — Шеонакаллу в смертном воплощении, — чего же мне еще желать?

Где-то и когда-то

Пробуждение было тяжелым. Голова, налитая неимоверной тяжестью, трещала, словно скорлупа ореха, разгрызаемого обезьяной.

И чего вдруг припомнилось именно это потешное животное, столь похожее на человека? Может, потому, что у него в адмиральской резиденции имелась ручная мартышка, его любимица, которую шарускар частенько баловал разными лакомствами, среди которых хитрое создание предпочитало именно орехи?

Но, Прародительница Иас-Марои, когда же и где он успел так набраться? Не иначе, перепил крепкого рома на торжественном приеме у императора, посвященном отплытию эскадры к острову Боунг.

Дьявольский напиток. Делают его из какого-то местного фрукта, добавляя при перегонке дурман-траву, что-то ароматическое, напоминающее земной анис, и еще пять или шесть компонентов. Причем набор их зависит от воображения изготовителя и того, что имеется у него под рукой. Шарускар, изрядно поездивший по Эриканту, в разных провинциях перепробовал уйму сортов такого «рома», и каждый раз вкус был иным. Главными и неизменными компонентами оставались только фрукт, дурман-трава да «анис».

Ну, ежели с умом его пить, так оно и ничего. Разбавленный один к трем с родниковой водой, отчего приобретает неповторимый мутно-белый цвет, он служит неплохим аперитивом. Ну а если развести один к одному или вовсе не добавлять воды, то пара рюмочек заставляет смотреть на мир веселее, гоня прочь все мрачные думы.

Так ведь моряки ж никогда меры не знают. Особенно когда наливают на халяву. Разве на двух-трех рюмках остановишься?

Вот и он, судя по ощущениям, «ни в чем себе не отказывал». Да еще и свалился в лужу по пути домой. Куда только слуги смотрели? Не могли вовремя поддержать шарускара под белы рученьки, паразиты!

Кряхтя и поминая бога душу мать, Тамерлан Ахмедович встал на ноги…

И снова накатила волна немыслимой боли. Не удержавшись, кавторанг застонал.

Лишь когда чуток попустило, огляделся по сторонам.

Где это он, черт побери?!

Какая-то пещера. Стены сложены из мутно фосфоресцирующего камня наподобие шероховатого стекла — потому и светло…

Ну, видно и видно. Что еще требуется?

Надо бы выбираться куда-нибудь. К людям.