Плацдарм

Еле успевая за Каировым (он не понял, когда и как на капитане оказалась выгоревшая плащ-палатка), полковник оказался возле одноподъездной панельной девятиэтажки…

Дверь с разбитым домофоном была приоткрыта. Темная широкая лестница на второй этаж. Каиров подошел к обшарпанной двери, металлической, из самых дешевых, пошарил за наличником, вытащил ключ, открыл лязгнувшую сталью дверь, и Снегирев вошел в душноватую полутьму.

Почему-то он подсознательно ожидал чего-то этакого. Если и не базы иновремян-инопланетян из прочитанного некогда романа, то затемненных штор и магически мерцающих кристаллов, как и положено в жилище нежити. Но это оказалась самая обычная «двушка» в советской панельной девятиэтажке — неказистое, но удобное и долговечное жилье, построенное во времена древние, до «отката» и «распила».

— Это квартира одного моего знакомого, — пояснил Каиров. — Сейчас тут никого нет, и я решил ею воспользоваться. Я уже говорил, нам проще всего посещать места, где мы когда-то бывали…

По старой военной привычке Снегирев осмотрел помещение. Ничего особенного — телевизор «Самсунг» и ДВД-плейер в нише старой румынской стенки, запыленный музыкальный центр, дорогущий стеклянный столик. В книжном шкафу стояли многоцветные глянцевые тома — в основном яркие обложки любовных романов и дамской фэнтези. Правда, имена на обложках, как и названия блокбастеров на дисках, были Снегиреву не знакомы. Другое дело, что он никогда подобной литературой и кинопродукцией не интересовался, а с тех пор, как жена перебралась к сыну и внучкам в Новую Зеландию, так вообще утратил представления о том, что происходит в масскульте.

Из набора духовной пищи он сделал логичный вывод, что квартира принадлежит скорее женщине. Но вот на столе стояли не вино и торт, как полагалось бы в этом случае, а армянский дорогой початый «Арарат» пять звездочек и нарезанный, уже пустивший слезу сыр, две полные рюмки… Снегирев подошел к окну…

По ту сторону стекла было зимнее утро, когда холодная тьма еще таится по закоулкам. Улицы покрывали иней и изморозь. Из перехода метро, словно черный поток, валила разношерстная толпа. Спешили куда-то по своим делам, быстрым шагом, толкая друг друга, угрюмо опустив глаза, топча промерзший асфальт. Судя по метро и домам, это Москва, хотя с тем же успехом может оказаться Новосибирск или Питер. Люди спешат, понурив головы, не поднимая глаз, словно им стыдно за то, что они ходят по этим улицам. Два смуглых дворника в оранжевых робах выгружают содержимое контейнера в мусоровоз. Что интересно, флаг, болтавшийся над какой-то официальной конторой через три дома от них, был красным.

Впрочем, например, у Москвы флаг тоже был красным. Да и вообще это могла быть какая-нибудь Уральская Народная Республика, о которой все громче опять поговаривали перед его отъездом в Сербию, или еще что-то в этом роде. Мало ли этих «ланцепупий» он видел — и в своих снах, и даже в реальной жизни, хотя бы на тех же Балканах?

Напротив выхода из подземки на ящике из-под бутылок сидел дедок в телогрейке, перед ним стояла ушанка с мелочью. Озябшие руки деда жалобно тискали мехи баяна. Прямо за его спиной палатка с шаурмой, в которой немолодой хмурый южанин, лениво зевая, обрабатывал кривым ножом скворчащий на вертеле мясной столбик.

Сейчас, как это ни странно, Снегирев не думал ни о том, что с ним случилось, ни о том, что с ним будет дальше (и ведь не скажешь: как будет жить дальше). В голову полковнику лезла всякая чушь вроде того, что «шаурмой» в Турции именовалась команда гребцов на галерах — рабов, пленников или каторжников, а еще на профессиональном жаргоне судмедэкспертов «шаурмой» называют сбитого поездом человека.

— Какой это год? — неожиданно сам для себя осведомился Снегирев.

— Две тысячи пятый, — ответил Каиров. — Но мы тут не задержимся.

«Почему?» — хотел спросить Снегирев, но проглотил вопрос. Какая разница, этот человек(?), надо думать, знает, что говорит. И уж не для того, чтобы вытащить его в этот ничем не примечательный год капитан второго ранга покинул тот свет, чем бы тот ни являлся (вот каламбурчик-то!)

— Тем более это не наше время, а лишь вероятностная ветвь, — продолжил азербайджанец.

— Это место… ну этот мир, он что, не существует на самом деле? — зачем-то спросил Снегирев.

Тамерлан Ахмедович вздохнул, пожал плечами, пододвинул к нему рюмку, но сам пить не стал.