Плацдарм. Игра на выживание

Дышать стало значительно тяжелее – приторный аромат гниющих растений и благоухание водяных цветов вливались в раскаленные трахеи медленно и тягуче, как вода. Пару раз из-под ног бегущего вспархивали птицы, раз он едва не налетел на клубок небольших змей, а ядовито-оранжевый приземистый куст вдруг поднялся и на трех мохнатых ножках умчался к ближайшей яме, полной клубов синего пара химического вида.

Сзади вновь раздался охотничий клич стаи – дьявольское похохатывание и тявканье.

Наконец человек въехал ногой в яму, служившую входом в берлогу невесть какой твари, и, окатив себя грязевым фонтанчиком, остановился.

Дальше была трясина. Местность, открывшаяся беглецу, навевала исключительно безрадостные мысли.

Была она донельзя унылой и тоскливой.

– Печален и причудлив лик Гримпенской трясины.

При каждом слове горло человека начинали немилосердно драть попавшие туда на бегу частицы пыли.

Улыбка тоже вышла похожей на оскал.

Повсюду, куда хватало глаз, из густой жижи, подернутой ряской, топорщились тростники и камыши, через заросли змеились водяные протоки, иногда сплетаясь в самые натуральные ручейки и речушки; воздух над ними не кишел насекомыми и туманными клубами. Бежать в этом месиве было совершеннейшим безумием, верной суицидной попыткой, и отнюдь не потому лишь, что в переплетении тонких и ломких на вид стеблей мог оказаться зверь поопаснее преследователей. От зверья человек рассчитывал отбиться огнем, штыком и прикладом, но быть засосанным банальной неземной грязью в его планы не входило.

Он остановился, перевел дух, вернул рычажок на одиночную стрельбу и стал выискивать своих врагов в дрожащем мареве.

Слабая надежда, что хищники саванн оставят свою добычу в этом зыбком царстве, рассыпалась: в тумане мелькали горбатые силуэты, обходя человека полукругом. Вот самый шустрый преследователь выскочил на кочку и азартно захохотал, подбадривая дружков, и человек наконец сумел толком его разглядеть.

Размером и раскраской животное вполне годилось в родственники гиенам Африки. Правда, громадные уши, подходящие летучей мыши, с кисточками на концах, впечатляющая серебристая грива и здоровенный пучок пуха на хвосте несколько искажали образ, созданный характерным смехом. Помимо этого, твари эти были словно пародии, гротескные карикатуры на африканских королей пустыни. Все мерзости и несуразности в гиеньем облике и поведении были утрированы до последней крайности. Передние ноги, значительно длиннее и толще задних, вместе с изрядным горбом, широченной грудью и гривой формировали несказанно угрожающий силуэт. Большие глаза сияли гнойным блеском и не имели зрачков – одни красные крапинки.

Самым же неприятным оказалась походка этих тварей.

Они то семенили, дико вихляя, то подпрыгивали на месте, попеременно вскидывая то тощий, низко посаженный зад, то мощный торс.

Когда же они бежали, то в движениях сквозило что-то неуловимо обезьянье. Человек невесело захохотал, углядев, как одна из этих «собачек», старавшаяся приблизиться к нему слева, забила себя хвостом по бокам, неуклюже скакнула с кочки на камень и вдруг пошла самой натуральной иноходью, являя собой зрелище совершенно уже ненормальное.

– Ну что, сукины дети! Я на вас отвожу одну обойму, не больше.

Казалось, голос его послужил сигналом к нападению. Подпрыгивая и подскакивая от возбуждения, подбадривая себя хохотом и неожиданно визгливым лаем, гиеновидные кинулись – грамотно, по-волчьи, вразнобой.

Однако пули были быстрее.

Вторая волна атакующих совершала скорее беспокоящие наскоки. Стая начинала понимать, что добыча какая-то неправильная.

Человек выстрелил еще дважды и длинно, громко заорал. С такой тоской и злобой могло выть одно лишь существо во вселенной – «простой советский гомо сапиенс», которого злой рок загнал вначале в чужой мир, а потом окунул в болото, в компании отвратительных существ, пытавшихся съесть его, в то время как сам он вот уже двое суток не имел во рту и маковой росинки.

Пять или шесть псов озадаченно остановились, примолкли и принялись усаживаться прямо в грязь, беспокойно поводя ушами.

В тине копошились четыре раненые «гиены», одна уже замолкла, напускав в лужу кровавых пузырей из разорванного пулей горла.

Стайные хищники, такие как эти и им подобные, атакуют с ближней дистанции. Человек поэтому не промазал ни разу, однако восьмипатронный магазин карабина «винчестер-магнум» был пуст. Если бы вожак мог осознать смысл сухого металлического щелчка, то по достоинству бы оценил жертвенный наскок незадачливого стервятника, на которого ушел драгоценный выстрел.

Человек перестал орать и зашвырнул карабин за спину, не возясь с пластиковой обоймой. Атакующие вновь возбужденно заскакали и забегали, хохоча и примериваясь для нового броска. Более сообразительный вожак – даже с такого расстояния человек разглядел задорно мотающийся обрубок солидных размеров меж задними ногами – запрыгнул на гранитную глыбу поодаль и лаял на раненых товарищей. Этому престарелому самцу, доминировавшему в своре, совершенно не хотелось умирать.