Плацдарм непокоренных

И все было бы славно. Однако теперь появилась опасность, что в плавни спустятся немцы с этого, левого, берега. Да и стрелять отсюда, из руин, по тем, что на льду, было делом бессмысленным: пойди разберись, где свой, где чужой.

— Сержант, хватай колодки. Переносим пулемет вон на ту высотку, что левее, поближе к реке, как раз напротив руин.

— Затопчут нас, командир, — упал Мальчевский рядом с Беркутом через несколько минут. В руках у него было по колодке пулеметных лент. — Лучше отойдем к группе лейтенанта Кремнева.

— Лейтенант — само собой, но главное — плацдарм. Хоть небольшой. Дать нашим зацепиться. Иначе на кой черт нужно было все это ползание под землей?

— Ну, отцы-командиры, погубите вы нас сегодня. И себя тоже, — пророчествовал Мальчевский. — А не хочется подыхать, не ко времени как-то. Если успею, подброшу вам еще пару гранат.

Позиция ему досталась удачная, — Беркут понял это сразу. С болотистой высотки открывался почти весь речной затон.

К тому же теперь они с лейтенантом могли поддерживать друг друга огнем. Где-то между ними должен будет пристроиться со своим автоматом и Мальчевский. Правда, то, что немцы очень скоро обойдут его слева, Андрей тоже понимал. Но минут десять все же продержится. Этого должно хватить.

Когда сержант уложил рядом с ним еще четыре фанаты, Беркут уже отсекал от берега первые группки немцев. То же самое делал и Кремнев.

Не понимая, что происходит, гитлеровцы перли прямо на их пулеметы, кричали: «Свои! Не стреляйте! Прекратить огонь!». И под этим же огнем падали.

— Я все еще жив, командир! — напомнил о себе младший сержант, устраиваясь на соседнем островке, в зарослях камыша. — Если что, свистни!

Наконец немцы поняли, что перекрестный пулеметный огонь — это не ошибка «своих» пулеметчиков. Одни уходили влево и исчезали в камышах, другие залегли прямо у бровки берега, находясь под огнем пулеметов и медленно надвигающихся русских. Но капитану уже несколько раз приходилось разворачивать свой пулемет, отстреливаясь от гитлеровцев, которые постепенно просачивались в плавни с крутизны речной долины. Да и невидимая отсюда батарея немцев ударила по этому участку плавней заградительным огнем, предпочитая сражать и своих, лишь бы не дать зацепиться противнику.

Развернувшись в очередной раз, чтобы отсечь группу немцев, подступающих к домику, капитан услышал, как в развалинах прогрохотал взрыв.

— Ты что, оставил Звонарю гранаты?! — спросил он Мальчевского.

— Две. Это он рванул!

«Вот тебе и дезертир, — подумалось Беркуту, — доброволец из сибирских лагерей!». А вслух произнес:

— Поспешил он, явно поспешил.

— Кстати, он еще и покаяться перед тобой не успел, капитан.

— Почему вдруг передо мной?

— Помнишь того кладовщика, «особо доверенного»? Так вот, Звонарь его сам подстрелил, чем и тебя самого, и учительницу твою спасал.

— Чепуха. Кладовщик погиб в бою.

— Этот трус — в бою?!

— Мне это хорошо известно: в бою он погиб, понял, Мальчевский? Оговорил себя Звонарь — только и всего.

Мальчевский помолчал, осмысливая сказанное, а потом вдруг сразу же согласился:

— И я о том же, что в бою, смертью храбрых. На каждом собрании… — со спокойной совестью подтвердил Сергей. — В бреду чего не скажешь.

Упавший неподалеку снаряд на какое-то мгновение оглушил Беркута и засыпал целой лавиной жидковатой, болотистой земли. Не обращая на это внимания, Андрей снова взялся за пулемет, но успел выпустить лишь две-три короткие очереди. Следующий взрыв, возникший впереди, опрокинул его вместе с пулеметом и снес в перемешанную со снегом болотистую кашицу низины.

Все еще не теряя самообладания, Беркут снова взобрался на свою позицию, поднял пулемет и вдруг увидел, что ствол его жестоко искорежен осколками.

— А-а, проклятье! — взбешенно потряс капитан пулеметом, отшвырнул его в сторону и, схватив по гранате в каждую руку, кубарем скатился по правому склону.

Он еще успел швырнуть в заросли одну из гранат. Но следующий, немного замешкавшийся, снаряд рванул почти в центре высотки, похоронив Андрея вместе с зажатой в руке второй гранатой.

43

…Беркут приходил в себя медленно, словно выплывал из речной глубины. Потом, уже в полубреду-полусознании, долго выбарахтывался из болота, и чудилось ему, что он бредет бесконечной заснеженной трясиной, которая все глубже и глубже засасывает его.

Какое-то время он обреченно смирялся с этим, но, когда ощутил, что тело его вот-вот должно уйти в бездну, в последнем, отчаянном рывке бросился на какую-то кочку, ухватился за нее руками и с величайшим трудом попытался подняться, вырваться из ледяных объятий трясины.

Однако вырваться было не так-то просто. Попытки следовали одна за другой, и после каждой из них Андрей все явственнее ощущал, что силы окончательно оставляют его.

Но лишь когда понял, что их не осталось даже на такую, вот, жалкую, очередную попытку, — закричал. Отчаянно, безысходно, что-то нечленораздельно- страшное.