Плацдарм «попаданцев». Десантники времени

Остальные штабные… Меня встретили примерно как воскресшего покойника. Только не как благословенного Лазаря (Ну, который «Лазарь — встань!»), а приблизительно как восставшего зомби из голливудского фильма. И даже сам Дюгомье, который вообще-то к Наполеону вроде как благоволил, выглядел скорей растерянным, чем обрадованным.

Впрочем, причина такого его поведения выяснилась достаточно быстро. Едва успев бегло поздравить вашего покорного слугу — Наполеона то есть — с избавлением от гибельных подозрений, генерал огорошил меня известием о том, что меня вызывают в Париж для вступления в командование свежесформированной бригадой. У него, надо полагать — впрочем, я-Наполеон знал это точно, поскольку участвовал в разработке планов, — у Дюгомье были на меня кое-какие виды в предстоящих боевых действиях. И виды немалые. Поскольку сам он особыми военными талантами не отличался. Но… В армии приказы не обсуждаются.

Таким образом я, не успев, что называется, даже лыжи снять, вынужден был срочно прыгать в сопровождении верного Жюно в ближайший дилижанс и двигаться в сторону «городу Парижу». В этой, блин, спешке я даже помыться не смог. А уж то, что ехать пришлось в том же задрипанном мундире… Как выяснилось, в генеральском гардеробе не было предусмотрено запасного комплекта формы. Но что меня еще больше озадачило — такое положение дел для всех здесь выглядело, как бы не в порядке вещей. Во всяком случае — судя по реакции Жюно. Когда я сказал ему об этом. Он так простодушно удивился, как будто я… Даже не знаю… Предложил бы совершить нам с ним намаз, что ли? По-моему Жан — это его так зовут: Жан Жюно, не знаю как кто, а я сразу запутался и какое-то время не мог запомнить — решил, что я просто шучу. Ну и бог с ним — повезло, будем считать…

Меня только хватило — хотя скорей не меня, а Наполеона — на то, чтобы черкнуть несколько строк матушке в Тулон и братьям по их месту службы. А также выбить из штабного каптенармуса (или интенданта?) недополученные за время отсидки деньги — и приложить их к письму домой.

Не то чтоб у меня самого сильно много имелось в тот момент в кармане, но значение семьи для Наполеона оказалось для меня натуральным откровением. Как-то не ожидал я подобного от «чудовища Буонапарте». А вот поди ж ты!.. Впрочем, память — наполеоновская, опять же, с которой я потихоньку начал разбираться — подсказывала, что так обстояло всегда. И семья их вообще отличалась исключительно дружной атмосферой и взаимопомощью. А значит, не таким уж самовлюбленным эгоистом был будущий потрясатель Европы, каким его изобразил Лев Толстой. Да и не только он один… По крайней мере — в молодости.

Кроме того, ничуть не меньше отношения к семье меня ошарашил тот факт, что этот, блин, кандидат в монархи, будущий узурпатор и душитель революции оказался, при всем при том, отъявленным якобинцем и сторонником республики! (Чему, как выяснилось, нисколько не противоречило штудирование им записок Цезаря, числимого Наполеоном как раз в величайших революционерах. На основе деяний, ага… Такая вот диалектика. А помимо этого — он еще и Руссо шибко уважал. С небезызвестным высказыванием: «Ничто на земле не стоит цены крови человеческой!»).

И это при всем при том, что якобинцев на данный момент уже в основной массе поотправляли на гильотину! Правда, крайним монтаньяром он все же не был. И многие действия робеспьеровского Конвента считал неверными. А то и дурацкими. В частности массовый террор. Но — как ни странно — сторонником решительных мер являлся однозначно. Впрочем, сторонниками решительных мер в текущий момент были решительно все — от крестьян и простых горожан, страдающих от произвола революционных властей и шаек дезертиров, рыскающих по стране, до так называемых «не присягнувших» священников, с оружием в руках боровшихся против воцарившегося безбожного государства… Революция, так ее и разэдак…

Хотя применительно к Наполеону причина была достаточно проста. Будучи по происхождению дворянином, но не аристократом, он своими глазами видел, к чему привела страну монархия. И совсем не хотел возвращения прежних порядков. Бурбоны — вернись они на трон — в полном соответствии с формулировкой «ничего не забыли и ничему не научились» первым делом восстановили бы привычный им старый добрый феодализм. А этого бывший офицер заштатного гарнизона совершенно не хотел. Как не хотело реставрации подавляющее большинство населения Франции. И против чего упорно сражалось. Робеспьер же и монтаньяры просто максимально последовательно и радикально выступали именно против такого поворота дел. Ну и Наполеон за компанию, ага… Черт знает что!..

В добавление ко всему наши с Наполеоном личности оказались едва ли не полными противоположностями.

До такой степени, что я даже представить был не в состоянии, как их можно совместить. Уж кто и зачем такое устроил — бог весть. Но я бы этому умельцу с большим удовольствием высказал бы отношение к таким экспериментам. Да… Если бы добрался…