Когда Франклин приехал домой, Джейн поняла, что произошло нечто в высшей степени знаменательное. Волнуясь и расхаживая по комнате, он рассказывал о решении адмиралтейства, а Джейн смотрела на мужа с откровенной тревогой: боже, неужели Джон, шестидесятилетний Джон, у которого теперь покойная, обеспеченная и безоблачная жизнь, неужели он, испытавший на своем веку столько невзгод и мытарств, уйдет в эти ужасные ледяные моря?
А ее Джон, позабыв о домашних туфлях, о халате и табакерке, все еще в своем парадном мундире с командорским орденом Бани, расхаживал по комнате, и широкое крепкое лицо его было таким просветленным и молодым, как в тот год, когда он вернулся из второго, очень удачного путешествия по Канаде и встретился с нею, двадцатидвухлетней Джейн.
Он вдруг остановился и взял ее за руки.
– Если они меня не пустят, я умру от тоски! Ох, Джейн, если они меня не пустят… – И он горестно и как бы с недоумением вздохнул.
Ее сердце больно сжалось. Она не могла понять, от чего – от жутких предчувствий или от восхищения перед решимостью Джона.
В адмиралтействе возразили:
– Вам шестьдесят!
– Нет, – воскликнул Франклин, – справки неверны: всего лишь пятьдесят девять!
Посоветовались с Уильямом Парри.
– Этот человек, – сказал Парри, – подходит для данной задачи лучше всякого другого. С нашим арктическим парнем ничего не поделаешь. Это у него в крови.
«Арктический парень» победил: в марте 1845 года сэра Джона Франклина назначили начальником экспедиции, которой предстояло плавание Северо-западным проходом.
И уже в марте, исполненный надежд и энергии, он торопил мастеров Вуличских доков. В доках, где двадцать лет назад делали шлюпки для его второго путешествия по Ледовитому океану, в этих самых доках теперь ремонтировали корабли «Эребус» и «Террор». Оба корабля недавно вернулись из долголетней антарктической экспедиции; там, во льдах, они прекрасно выдержали трудные испытания. И «Эребус» (триста семьдесят тонн водоизмещения), и «Террор» (водоизмещение триста сорок тонн) несли парусное вооружение, а к тому ж еще имели паровую машину мощностью в полсотни лошадиных сил.
Дом на улице Брук всегда был полон. В кабинете или в гостиной сидели моряки. Одни являлись представиться новому начальнику, другие – запросто скоротать вечер.
Чаще других наведывался капитан Френсис Крозье, командир «Террора». О, на Френсиса можно было положиться – трижды плавал в Арктику, четыре года провел в Антарктиде… Бывал у четы Франклинов и командор Фицджеймс, весельчак и знаток навигации… Заворачивали на приветный огонек и лейтенанты Фэргольм, Гори, Ле-Весконт. Первые двое относились к разряду «типичных флотских»: крепкие физиономии, походка враскачку, сиплые голоса. Лейтенант Ле-Весконт, напротив, производил впечатление меланхолического мечтателя.
Все эти люди могли спорить о чем угодно, но в одном они соглашались без обиняков: сэр Джон самый подходящий человек для командования полярной экспедицией.
– Когда б вы знали, какой это человек, – рассказывал Фицджеймс одному из своих многочисленных и, конечно, закадычных приятелей. – Он восхитительный, энергичный, упорный. Я питаю к нему уважение, даже любовь, и то же испытывает каждый из нас. Он полон жизни. Клянусь честью, это самый лучший моряк для командования предприятием, которое требует здравого смысла и настойчивости. Я многое узнал от него и, черт побори, счастлив, когда нахожусь рядом с ним. Ей-богу, сэр Джон отличный малый, и мы совершенно покорены им.
Но весна сыграла с «отличным малым» худую шутку: он схватил воспаление легких. И доктор, и Джейн, и товарищи-моряки пытались уложить его в постель. Франклин смеясь отвечал, что он ложится в постель лишь поздним вечером и непременно в «ночном колпаке»[26]
. Единственное, в чем он уступил медикам, – так это в отказе от табака. Он больше не притрагивался к серебряной табакерке. Но привычка была столь же могущественной, сколь и старомодной, и, обманывая себя, Франклин заменил табак нюхательной солью.Он перенес болезнь на ногах, продолжая хлопоты, связанные с заготовлением трехгодичного запаса продовольствия, доставкой угля, снаряжением вспомогательного транспорта, который должен был сопровождать экспедицию до Баффинова залива.
Наступил май. Отплытие было не за горами. Франклин поехал в город Бостон. Там, в доме его родственника, собрались те, кто носил имя Франклинов или был связан с ними семейными узами.
Все жаждали обнять Джона. Однако к гордости за Джона примешивалось и неодобрение. Что ни толкуй, но бросать судьбе перчатку в его возрасте? И зачем, о господи, шаткая палуба, зачем бессонные ночи на ветру и холоде, когда есть надежная кровля, веселый огонь в камине, красивая молодая супруга, а дочь почти уж невеста?!
Лишь один человечек, неприметный в скопище родственников, готов был разделить с дядей Джоном его участь. И человечек этот тихо молил маму упросить своего старшего брата взять племянника в экспедицию. Ну, хотя бы… подносчиком пороха.
– Джон, – сказала Генриетта, сдерживая улыбку, – вот тебе юнга.