Плаванье к Небесной России

Это первое свидание имело удивительную прелюдию. Поезд прибывал во Владимир в пять часов утра. Он стоял посреди густого-густого тумана, за которым словно и не было никакого города. Я шагнула с поезда в туман, как в молоко, и пока в растерянности оглядывалась по сторонам, туман начал опускаться, и над ним в голубое небо поднимался белоснежный храм с золотым куполом и крестом. Этот златоглавый храм встречал меня перед первым свиданием с Даниилом. Потом туман окончательно рассеялся, и я поехала в тюрьму.

На Земле много мест, где сконцентрирован Свет, мест благословенных. На таких местах возводились храмы и монастыри христианства. Многие из этих мест были отмечены Богом и раньше, в дохристианский период. Благословенность всегда от Бога, также как и святость всегда святость, даже если она не знает, откуда снизошла.

Но есть на Земле и другие места, противоположные, где собралось и сплелось в единый комок зло и страдание. Таких мест не много, иначе Земля не могла бы жить. Одним из таких страшных мест является Владимирский централ. Переплетение судеб и путей, шедших через него, в полной мере непередаваемо. Судьбы революционеров, искренне по неразумию желавших построить на Земле рай без Бога, переплетались с судьбами тех, кто по велению совести пытался хоть как-то противостоять насильственному насаждению безбожной коммунистической идеологии. Министры независимой Литвы, молодые коммунистки, украденные органами ГБ на улицах Вены, смешивались здесь с православными, положившими свою свободу и жизнь к подножию креста Господня. Игорь Огурцов и Михаил Садо, возглавлявшие ВСХСОН, академик Василий Парин, директор ленинградской Публичной библиотеки Лев Раков, член Государственной Думы Василий Шульгин, рыцарь Грузии Симон Гогиберидзе, отсидевший полностью 25 лет, как и бывший градоначальник Смоленска Меньшагин, жена Буденого — певица и другие, такие же «просто женщины», Василий Сталин (он сидел под фамилией «Васильев») — всех судеб, сплетавшихся в этот страшный узел, и не перечислить.

Нельзя не вспомнить сидевших тут японских и немецких военнопленных офицеров. Один из таких японцев умер в тюрьме и похоронен на кладбище, непосредственно к тюрьме прилегающем. Туда приезжал, кажется, премьер министр Японии и под проливным дождем, отогнав охранника, пытавшегося раскрыть над ним зонтик, долго молился на этой могиле.

Вот здесь и написаны Даниилом основные его произведения. В них нет ни злобы, ни ненависти, только незыблемая вера в Бога и силы Света, мечта о всемирном Братстве на пути к Господу и сознание своего долга служить Свету.

Меня ввели в крохотную комнатушку. В ней стоял самый обыкновенный стол, два пустых стула, на третьем сидела женщина с автоматом. Туда и привели Даниила. Он выглядел таким же, как прежде, только очень похудевшим и седым. Мы так обрадовались, что не заметили измученности друг друга. Ни о какой болезни никто в эту минуту не думал — Даниил подхватил меня на руки. Воспринимая все как светлое чудо, мы были, конечно, неправы: Даниил смертельно болен, перенес тяжелейший инфаркт. О моей очень тяжелой болезни я тогда еще не знала. Но безоблачность первого свидания ничто не омрачало.

Женщина с автоматом сияла от искренней радости за нас. А Даниил тут же под столом передал мне четвертушку тетради со своими стихами. Я взяла тетрадку и спрятала в платье. Так, через десять дней после моего и за восемь месяцев до его освобождения мы принялись за то же, за что и сели. То же самое мы делали во время всех трех наших свиданий во Владимирской тюрьме — свидания полагались один раз в месяц. Даниил передавал мне стихи, я их хватала и читала потом по дороге домой в автобусе или маршрутке.

В тот день из тюрьмы я пошла к белому храму, села возле него и стала писать письмо Даниилу, с которым только что рассталась…

В 1992 году произошло удивительное событие: во Владимирской тюрьме освятили часовню. Перед этим отец Евгений, который служит под Владимиром, год работал с заключенными. Он, с помощью тюремных офицеров, добился того, чтобы ему отдали большую, рассчитанную на шестнадцать человек камеру. Ее перекрасили, поставили там резной иконостас. Мне и Леониду Евгеньевичу Бежину, писавшему в то время о Данииле, разрешили присутствовать на освящении часовни. Рядом с нами стояло несколько человек заключенных — не политических, а убийц и насильников. По совершенно потрясающему совпадению часовня оказалась наискосок от камеры, где Даниил провел большую часть заключения! В коридоре я читала офицерам ГБ стихи, написанные в этой камере. А потом по внутреннему радио читала их заключенным.