Плаванье к Небесной России

С Карпатами связано много легенд. Вот одна из них. Когда Господь создавал Карпаты, он сначала лепил их небольшого размера из освященной им земли. Нечистик, подглядывающий за делами Господа, украл комочек этой земли и спрятал себе в рот. Закончив лепить горы Господь приказал им расти. Но комочек во рту Нечистика тоже стал расти, и вырос так, что во рту уже не помещался. Бес быстро выплюнул его и с досады разрыдался. С тех пор Карпаты звенят ручьями.

И еще, Карпаты сняли одно мое давнее недоумение. Я всегда удивлялась, почему Зевс так часто принимал образ быка. Неужели нельзя было придумать что-нибудь поблагороднее! Так вот, в этих зеленых, плавных, полных воды и цветов горах я встретила Юпитера в образе огромного быка. Я шла вдоль хребта и чуть ниже, на маленькой полянке увидала оживший миф. Передо мной был огромный, темно-серый прекрасный бык. Его большие, карие, лучистые глаза ласково улыбались, потому что рядом с ним была Ио — молоденькая светло-серая телочка еще даже без рогов. Он нежно лизал ее головку своим большим языком, а она иногда застенчиво и робко отвечала ему своим. Оба были прекрасны как тогда, в той глубокой древности. Я тихо постояла и тихо ушла, потому что недолжно человеку вторгаться в сокровенную жизнь природы.

Набродившись по Карпатам, я приехала в небольшой город Ивано-Франковск. Когда Западная Украина была «під Польщой», этот город был выстроен графом Потоцким в честь своего сына Станислава, и так и назывался — Станислав. Ивано-Фраковском он стал, когда эта территория была присоединена к Советскому Союзу. Назвали город в честь своего писателя украинцы. Удивительна эта советская страсть к переименованиям. Куда бы ни пришли коммунисты любой национальности, они сейчас же начинают стирать с лица Земли то, что органично и естественно. Как будто заметают следы, в глубине сознания чувствуя свою черную неправду.

За десять лет до этой поездки в Карпаты — я уже писала об этом — мы с моей подругой «малюткой Олечкой» в лагере рассказывали друг другу о нашей прежней дотюремной жизни. Олечка описывала этот самый город Ивано-Франковск — она из него родом, его улицы, переулки и дом, в котором она жила. И вот, через десять лет по ее рассказам я все это нашла. Нашла и дом, и квартиру, позвонила в дверь и мне открыла моя «малютка» в кухонном фартуке и с ручками, замазанными тестом. Из Сибири к родителям она вернулась с мужем; у них уже было трое сыновей. Ее муж был хорошим художником, а «малютка» работала заведующей постановочной частью в Ивано-Франковском драматическом театре. Наша дружба восстановилась с первой минуты и к ней прибавились Василий, Олин муж, и их сыновья, которые теперь стали друзьями моих братьев. Как прорастает трава на вытоптанной земле, так и в моей душе прорастало что-то, растоптанное горем, как будто этому помогли зеленые Карпаты.

В 1962 году умерла мама, Юлия Гавриловна Бружес (в девичестве Никитина). И через год после ее смерти я познакомилась с женщиной, которая была рядом с папой много лет, о чем никто из нас не знал. И папа, и Евгения Васильевна, которая была только на четыре года старше меня, были людьми такого благородства, что ни единой минуты маминой жизни не омрачили. Я познакомилась тогда с моим сводным братиком Андреем, которому было тринадцать лет. С той минуты мы с ним подружились и, наверное, уже навсегда. А через Андрея появился Валера — его друг, мой названый брат.

Папа долго оставался для меня загадкой. Атеист. Но человека более христианского поведения я, пожалуй, не встречала. Несмотря ни на что, он не оставил маму. Они прожили больше пятидесяти лет, и мама спокойно умерла на его руках.

Папа долгие годы работал в Институте научной информации начальником отдела биологии. Каким блистательным он был заведующим, поняли только тогда, когда его не стало. А работал папа, пока мог, до восьмидесяти двух лет. В это время у него началась болезнь Паркинсона, от которой он и умер в восемьдесят четыре года.

Его способность и потребность делать добро были поразительными. Вот, например, папино воскресное времяпрепровождение. Он ходил по книжным магазинам. Во всех этих магазинах для него были отложены самые лучшие книги, и там же Александра Петровича ждали со всеми болезнями и жалобами на недуги, со всеми несчастьями и семейными неполадками, ждали, как самого родного и близкого человека, с которым можно поговорить обо всем. Потом мы узнали, что у него было прозвище Дориан Грей.

Папа был удивительно красив и до своей болезни совершенно не старел. Нас с ним при разнице в 28 лет принимали за брата и сестру. Через всю советскую жуть (а он был вполне лоялен к советской власти, по поводу чего мы страшно ругались) папа пронес осанку, манеры, язык господина. Поразительно, что он уцелел! Может быть, его спасло то, что в доме у родителей почти никто не бывал.