После первого дня Ёрра сохранил значительную часть зрения и обрел странное, мучительное и назойливое желание поговорить с тем кровопийцей, которому обязан и скорой слепотой, и следующим за ней уделом провидца. Теперь Ёрра понимал: та тяга была воздействием ампари, пытавшегося использовать свой последний шанс избежать обращения.
Кровь сделала то, что требовалось. Ночью Ёрра прокрался во внутренний двор, к узкой щели, наклонно уходящей вниз, в подвал, к камере. В багровых отсветах Ролла зрение ненадолго ожило, помогая не спотыкаться и избегать встреч со светцами.
Пленник ждал. Жалкий и совсем не страшный: с выломанными за спину надежно скованными руками, со следами ожогов и побоев. Тощий, грязный, едва способный стоять на ногах… "Принеси мне яд!" - прошептал он. От этих слов Ёрра очнулся, обрел полноту контроля над своим сознанием и пошел прочь. Вслед ему доносился шепот. О том, как страшно стать краснокожим и всю жизнь убивать. Как мучительно люди пытают, выведывая секреты изготовления оружия. И еще прозвучало обещание дать избавителю настоящий дар зреца, а не жалкие крохи, достающиеся прочим.
Дар уже жил и вещал. Уверенно усмехался: обещания лживы. Сжимался в тоскливом отчаянии: все иные слова - правда…
Он ушел со двора. Он до самого восхода Адалора убеждал себя: нельзя помогать твари, поддавшись наваждению. Узнают - в лучшем случае убьют. Он слаб, он плохо видит и это не его родич! Когда Адалор взошел, сияние Белого хлестнуло по глазам, угрожающее и требовательное. Ёрра сдался. Чувствуя себя предателем, трусом и бунтарем одновременно, он вернулся во двор, пошел вдоль стены, ощупывая ее поверхность, как и подобает слепцу. И ссыпал в щель несколько крошечных кристаллов. Зрец еще помнил их цвет, желтый, хотя уже не различал его. Ёрра проделал все это на глазах зрячих светцов, и те ничего не заподозрили!
"Спасибо", - почти без звука прошептал голос где-то в самом ухе. Или в сознании? Затем ампари добавил виновато: "Я ничего не дам тебе взамен, прости". Зрец усмехнулся с оттенком странного высокомерия: он и без слов знал. Он уже получил немало, ведь свет Адалора более не обжигал гневом. Белому было угодно исполнение просьбы.