Плаванье великой черепахи

Изоэ с удивлением отметил: наставник Итао'ими смотрел без малейшего гнева, словно знал заранее. Но зато - с самым настоящим, неподдельным огорчением… Старейшина молчал, расстроенно перебирая тонкими пальцами по кромке стола. Изоэ впервые отметил - у Итао очень легкие руки. Даже, пожалуй, слишком. И двигаются они так знакомо, словно танцуют.

- Я не думал, что все зашло настолько далеко. Последняя фаза Становления? Жаль.

- Вы все знали? - едва смог выговорить Изоэ. - Как же так?…

- Не рассчитали время, - огорчился еще сильнее старейшина. - Ты нас перехитрил. Видишь ли, мальчик, все управляющие городами не вполне стерильны, то есть до Становления росли полноценными. Мы - бывшие истинные. Иначе нельзя, иначе мы совсем забудем, кем были и для чего бережем наши сокровища. Вас оставили такими сознательно. Сперва пятерых. Затем, после первичного отбора, троих. Наконец двоих. Чем позже прервать изменения, тем более взрослым успеет стать и'наэ. Мы полагали, есть еще две доли цикла, а то и больше. Я хотел бы видеть тебя в совете. Но я опоздал. В нынешнем состоянии ты уже не останешься здесь, даже если мы тебя станем удерживать силой. Теперь ты точно знаешь, почему других оперируют.

- Да, жажда сильнее меня, - отозвался Изоэ, и в его голосе не было и тени сожаления. - Я пойду наверх?

- Согласно закону, - устало кивнул старейшина. - Мне в свое время не хватило одной доли цикла до Становления, когда мой наставник рассказал обо всем. Двадцать семь лепестков-дней отделяли меня от взрослости, я еще мог слушать и понимать. Думаю, тебе сегодня безразлична жизнь и даже смерть… Но все же жаль! Я едва оправился после операции. И гораздо позже приучил себя к мысли об ответственности перед нашим народом. Нелепо убеждать тебя в чем-то. Ты слишком молод и слишком близок к изменению. Иди. Прямо сейчас. Так будет проще и твоей сестре, и отцу. Ему очень трудно и без этого груза боли. Через полдоли мы отошлем наверх многих. Зоэл'айа окончательно определяет, кому жить, а кому…

- Смотреть в небо, - рассмеялся Изоэ. - Вы правы, сейчас я не могу ничего понять. Но одно знаю твердо: он любил маму и будет рад, если Дали выживет. Прощайте.

Изоэ улыбнулся и вышел в коридор. Тесный, темный, мерзкий коридор. Душа пела и рвалась наверх. Туда, где нет холодных серых стен, а есть простор и небо. Пусть давно уже не синее, как на картинках в учебнике. Пусть посеченное, истертое до мутности ледяной пылью метели. Но бескрайнее. И никаких потолков!