Плаванье великой черепахи

Арха первым выглянул на улицу и кивнул сотнику. Прошел через двор, принял повод коня. Проследил, как устраивается в седле Орлис. Как забирается ему на колени Баф. Отметил, что сотник берет с собой два десятка светцов. Что еще десяток тихо и быстро уводит коней. Улыбнулся, представив себе утреннее настроение гласеня, проспавшего решительно все события. Пешего!

– Пора, – шепнул сотник, выслушав повторившийся дважды крик ночной птицы с дальнего поля. – В седло, роллово отродье.

– Меня зовут Арха, – негромко сообщил ампари, вскакивая на свободного коня. – Нам еще дней семь общаться, не меньше. Может, выучишь.

– Больно надо, – прошипел сотник, сплюнул и уехал вперед.

Ампари чуть улыбнулся и обернулся к своему беловолосому спутнику. Голова Орлиса сияла в ночи, как блик далекого Адалора, скрытого скругленным боком мира. Синева глаз тоже выглядела удивительной, подсвеченной изнутри.

– Мы меряем время зимами, поскольку лето у нас – злое время, – задумчиво сказал Арха. – Летом нет настоящей ночи. Адалор после заката уходит, чтобы светить в иной части мира. И поднимается Ролл. Он напаивает краски тонами багрянца. Смотреть на мир становится тягостно. Нет отдыха глазам. Нет покоя душе. Обучая балансу, обычно говорят, что Адалор – разум и душа, а Ролл – необузданное темное начало. Эдакое второе "я", скрытое в каждом из нас.

– Надо же, не врешь, – нехотя буркнул сотник, слушавший внимательно и даже придержавший ради такого случая коня. – Пожалуй, получше гласеня объяснил. Только время следует мерить кипами. Потому что зима слишком холодна и погодой отвратна, чтобы ей уделять название. А кипа – она вроде обещания тепла. Тонкие палки дней, сложенные в очаге жизни. Накопил, поджог – и уходи к Адалору на суд.

– Мама с папой обсуждали ваши светила, – припомнил Орлис. – И говорили, что когда планета… то есть ваш мир, находится точно между ними, нестабильность поля достигает наивысшего уровня. Это может лишать сна и даже приводить к помутнению рассудка. А полное перекрытие Ролла белым светилом – время избыточной холодности. Поэтому у вас так важно иметь этот самый – баланс.

– Почему ты повторяешь "у вас"? – нахмурился сотник.

– Я родился в свете иных звезд. Мир, который я знаю с детства, он другой. В нем маленькое солнышко. Зима не имеет смысла совсем. Это не время и не сезон. Просто когда надо, ее вызывают для отдыха деревьев. Возле нашего дома никогда не было зимы, ни единого раза. Я и сбежал-то сперва, главным образом чтобы увидеть снег, который лежит повсюду, – тоскливо вздохнул Орлис. – А настоящего снега нет! Одно расстройство.

– Нет зимы? – дружно охнули сотник и Арха, переглянулись и пожали плечами.

Ампари задал второй вопрос:

– А какие тогда у вас светила?

– Оно одно, золотистое, как твоя кожа, – улыбнулся Орлис. – Очень доброе. Его ведь папа создавал.

Сотник снова жалобно глянул на ампари. Не верить малышу почему-то оказалось сложно. Ведь отчетливо видно: не пытается выдумать помудренее, само так говорится. Только, вот ведь беда, еще сложнее представить себе мальчика, папа которого умеет зажечь солнце. Орлис понял причину затянувшегося молчания, охнул и смутился:

– Мне бы помолчать, но я увлекся разговором. Извините.

– И что нам теперь прикажешь думать, чадо языкатое? – возмутился сотник. – Мой папаша тоже ругался на Ролла, прям каждый день. Кричал спьяну: "Погасни, тварья красноносая морда". Так не погасла, даже не покривилась. А ежели твой заругается?

– Не заругается, – твердо пообещал Орлис. – Папа не нарушает законов мира из прихоти. Нельзя так делать. Зато я слышал, как он ругался с мамой. Хотел настроиться на вашего Ролла и попробовать сместить видимое излучение чуть-чуть… ну, попроще если, то к желтому. Мама велела не спешить с этим.

– Ты сейчас что сказал? – мягко уточнил Арха.

– Ну, папа думал попросить, чтоб не так краснел, не до синевы, – выдохнул мальчик окончательно виноватым тоном. – Потому что сырая магия, да еще в сочетании с агрессивной эмоциональной окраской реакции… и все такое…

– Не с того я взял клятву, – запоздало пожалел сотник. – Беленький мальчонка для маэстро будет поважнее тебя, отродье.

– И я, представь себе, зря поклялся, наверняка не туда еду, – в тон сотнику откликнулся Арха. – Надо было к его папе наведаться. Орлис, почему тебя так плохо ищут, ведь ваши взрослые, судя по всему, могут многое?

– Устали они от меня, – улыбнулся мальчик. – Мама в отъезде. Папа делами занят. А остальные… наверное, решили, что несколько дней тишины пойдут на пользу всем. И что я теперь – ваша головная боль.

Сотник и Арха дружно рассмеялись и кивнули. Они чувствовали себя вполне согласными с идеей неизбежности головной боли. Светец почесал в затылке. Звучно, со свистом, выдохнул и глянул вдаль:

– Как тебя там… Арха, да? Слушай, я полагаю, он не сын богов. Но все же их какой-то дальний родственник. Придется оберегать.

– Похоже на то, – согласился ампари.