— Как скажете, — равнодушно отозвался Дюран. — Там, по крайней мере, рукой подать до пристани, где стоит мой катер.
И они пошли вниз по улице — к пристани и «Веселому Роджеру».
— За скверами прилежно ухаживают, — заметила Энни.
— Как всегда, — отозвался Дюран, — как всегда.
— Вы спешите еще куда-нибудь?
— Я? — с горечью переспросил он. — Я? Меня никто и нигде не ждет.
— Понимаю, — опешив, пробормотала Энни. — Извините.
— Это не ваша вина.
— То есть?
— Я армейский служака — такой же, как и Джордж. Лучше бы меня пристрелили, а потом поставили памятную доску. Живой я никому не нужен.
— А вот и сквер, — негромко сказала Энни.
— Где? А... вижу.
Сквер имени Джорджа Пефко представлял собой треугольник травы шириной в десять футов, рассеченный пешеходной дорожкой. В центре его лежал плоский камень, на котором была прикреплена металлическая памятная доска, такая маленькая, что ее легко было не заметить.
— Мемориальный сквер Джорджа Пефко, — проговорил Дюран. — Бог ты мой, хотел бы я знать, что сказал бы об этом сам Джордж.
— Ему бы, наверное, понравилось, — робко предположила Энни.
— Да он бы помер со смеху.
— Не вижу, над чем здесь смеяться.
— Не над чем, конечно, если не считать того, что все это показуха. Кому нужен Джордж? Кто о нем помнит? Просто уж таков людской обычай — ставить в честь погибших памятные доски.
Оркестр был уже виден — восемь подростков, шагавших вразнобой, огибали угол с самоуверенным, гордым и нескладным шумом, который сами они считали музыкой.
Перед ними ехал городской полицейский, растолстевший от безделья, истый представитель власти — куртка, краги, пистолет, наручники, дубинка и портупея. Словно не замечая, как дымит и кашляет его мотоцикл, он с горделивым видом медленно выписывал вензеля перед шагающей колонной.
За оркестром плыло, словно само по себе, лиловое облако. Школьники несли букеты сирени. Вдоль колонны шагали учителя, строгие и суровые, точно методистские пасторы, звучали их команды.
— Сирень в этом году успела расцвести в срок, — заметила Энни. — Такое случается не всегда.
— Вот как? — безразлично отозвался Дюран.
Учитель дунул в свисток. Колонна остановилась, и Дюран вдруг обнаружил, что прямо на него шагает, высоко поднимая колени, с десяток ребятишек. Глаза их округлились от сознания важности момента, в руках лиловели охапки сирени.
Дюран посторонился.
Фальшиво пропел горн.
Ребятишки положили цветы к подножию памятной доски Мемориального сквера Джорджа Пефко.
— Правда, замечательно? — прошептала Энни.
— Угу, — ответил Дюран. — Тут и каменная статуя разрыдается. Вот только, что все это значит?
— Том, — окликнула Энни мальчика, только что положившего цветы к памятной доске. — Том, зачем ты сделал это?
Мальчик с виноватым видом оглянулся.
— А что я такого сделал?
— Положил здесь цветы, — пояснила Энни.
— Скажи, что отдал дань почтения храброму воину, который отдал свою жизнь за всех нас, — шепотом подсказала учительница.
Том непонимающе глянул на нее, затем на цветы.
— Так ты знаешь, зачем это сделал? — не отступала Энни.
— Да, знаю, — наконец ответил Том. — Этот человек погиб на войне, чтобы мы жили свободными. И мы приносим ему в благодарность эти цветы, потому что это хороший поступок. — Он поднял глаза на Энни, явно удивленный, что она задала такой вопрос. — Это все знают.
Полицейский завел мотоцикл. Учителя заново строили детей в колонну. Парад двинулся дальше.
— Ну, майор, — сказала Энни, — жалеете вы о том, что увидели еще один парад?
— Это правда, — словно не слыша ее, пробормотал Дюран. — Это же так просто... так просто и так легко забывается. — Глядя вслед колонне детей, окутанной сиреневым облаком, он заново постиг всю красоту и ценность мирной жизни. — Может, я просто не знал этого... или не успел узнать. Вот ради чего ведутся войны. Ради
Дюран громко рассмеялся.
— Эгей, Джордж, упрямый, бездомный, своенравный бродяга! — обратился он к Мемориальному скверу Джорджа Пефко. — Будь я проклят, если ты не стал самым настоящим святым!
Искорка былого задора вновь горела в его опустевшей было душе. Разве может быть ничтожеством майор Дюран, вернувшийся с войны?
— Знаете что, — сказал он, повернувшись к Энни, — давайте-ка пообедаем вместе. А потом, если захотите, прокатимся на «Веселом Роджере».