Плавучий город

Николас думал, что окажется в офисе или жилом помещении, но вместо этого очутился в прихожей со стеклянными стенами, которая вела в лаборатории, где поддерживался искусственный климат. Он спустился вниз по бетонной лестнице и прошел через две металлические двери. Здесь было прохладно, никакой влажности, и он понял, что дышит воздухом, прошедшим через замкнутый цикл. Все еще находясь в тау-тау, Николас вспомнил слово в слово детальное описание лабораторного комплекса, которое дал ему ученый Ниигата. Подробный план здания отчетливо запечатлелся в его мозгу, и беглец направился прямо в лабораторию Абраманова.

Из-за угла выскочили два человека с автоматами. Николас бросился прямо на них. Ногой ударил одного в пах, а сам врезался во второго. Ствол автомата отклонился, всех обдало дождем из осколков бетона. Свет в коридоре замерцал. Один из вооруженных людей поднял автомат вверх, намереваясь ударить им Николаса по голове, но тот схватил оружие и толкнул нападавшего. Человек потерял равновесие, повалился на Николаса, а он с силой ударил его в горло и бросился бежать вперед. Когда перед ним появилась стальная дверь, он вышиб ее плечом. Дверь с шумом открылась, Николас влетел в лабораторию и увидел Абраманова. Он стоял на коленях, и Николас понял, что опоздал: ученый был ранен в желудок; Рок избрал для него крайне мучительную смерть.

— Абраманов! — крикнул беглец и окутал еврея своим тау-тау. Николас знал, что не сможет спасти ему жизнь, но хотел хотя бы облегчить страдания умиравшего.

Ученый вздохнул, почувствовав облегчение, и, еле шевеля губами, спросил:

— Кто... это?

— Где «Факел»?

— Рок... Рок взял... — Лицо Абраманова побелело от большой потери крови. Николас видел, что жизнь покидает его. Даже у тау-тау были свои пределы.

— Где Рок?

— Снаружи... во дворе... — Глаза ученого закрылись, он повалился на пол и все же успел сказать: — Вы не знаете... их больше... — Николас подхватил Абраманова, хотел спросить его что-то еще, но ученый был уже мертв.

Токио — Виргиния Плавучий Город

Каждую пятницу ровно в шесть часов вечера Тецуо Акинага посещал о-фуро, общественные бани, которые его отец выстроил несколько десятилетий назад. Он брал с собой не меньше дюжины вооруженных людей, которые шныряли по бане, словно рабочие муравьи, осматривая все закоулки.

Акинага гордился о-фуро, выстроенной его отцом. Сам он не был способен на такие великодушные жесты и не очень-то думал об общественном благе, так как совсем не стремился к тому, чтобы его любили и почитали. Он был вполне удовлетворен статусом отщепенца и отнюдь не стремился слиться с массами. Еженедельное паломничество в о-фуро было лишь обрядом почитания памяти отца, которого члены его клана без конца воспевали.

Снимая одежду в раздевальной комнате, отделанной кедром, Тецуо думал о том, что отец, при жизни управлявший делами клана глупо и бездарно, после смерти, как ни странно, был возведен в ранг едва ли не императора, что, впрочем, вполне соответствовало характеру японцев, которым всегда необходимо кого-то обожествлять. Поэтому в свое время Акинага и решил создать в клане Сикей культ Цунетомо. Этот культ усиливал его влияние и укреплял положение оябуна. Взяв за образец сегунат Токугавы, длившийся двести лет, Тецуо решил, что его потомки должны быть оябунами рода Сикей все грядущие десятилетия. Нет, он не позволит совершить у себя что-нибудь вроде того хитрого переворота, который сотворил внутри клана Ямаути Микио Оками, изгнав Сейдзо и Мицуба Ямаути и заменив их Томоо Кодзо, человеком, не имевшим никакого отношения к династии.

С этими мыслями Акинага вошел в отделанный изразцами душевой павильон и уселся на низкий деревянный стул. Никто, кроме его людей, не смел войти в душевую, пока оябун был там. Один из прислужников начал поливать его горячей водой, которая струилась с пахучих кедровых дощечек. Потом поднялся и в сопровождении слуг вошел в собственно о-фуро. Из шести изразцовых бассейнов, вделанных в пол, поднимался пар. В каждом из них вода была настояна на различных травах и оказывала свое лечебное воздействие.

Следуя давней привычке, Тецуо вошел в березовый бассейн, который уже очистили от других купальщиков. В соседних бассейнах сидели люди, головы у них были завязаны платками для того, чтобы пот не попадал в чистую воду, и украдкой наблюдали, как оябун устраивается в приятной теплой воде. Акинага вытянул ноги, откинулся на кафель и прикрыл глаза. На память ему пришли строки из стихотворения, которые, в свою очередь, вызывали в воображении образ Усибы. Он был раздосадован и разочарован поступком дайдзина, ибо хотел использовать его влияние в Министерстве внешней торговли, дабы упрочить свое экономическое положение в среде так называемых реформаторов в либерально-демократической партии. Оябун сознавал, что Япония меняется, с трудом, судорожно; как сказал бы Акира Тёса, медленно, но верно американизируется.