Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

Июль

Запад багряный. Вишневый восток.

Ветер причудливый, медленный
в небе вращает косматый клубок.
Плод завязался. Согнулся росток.
В памяти устья хранится исток.
В трубках растений запенился сок –
радость пчелы привередливой.

Остья пшеницы. Синий овес.

Дроздов суматошливых стая.
Темный и теплый омут и плес
под напряжением спеющих гроз.
На мочажине в початках рогоз.
Глаза в слюдяных превратились
стрекоз
и над лугами летают.

Стебель коленчатый цапельный ржи.

И подорожник овальный.
Норы в обрывах, откуда стрижи
чертят зигзаги свои, виражи.
Переплетение веток и жил.
Озеро в травах ленивых лежит,
как инструмент в готовальне.
Утренний дым. Вечерний туман,
дальней грозою чреватый.
Воздух в листве открывает изъян.
Полой травы невесомый орган.
И ежевичный колючий капкан.
Конского щавеля ржавый султан.
Картошки цветок лиловатый.

Медленный ветер над лесом и лугом.

Длинной волны смех или плач.
Куст водяной принимается хлюпать.
Вспаханы воды невидимым плугом.
Выгнется речка подковой и луком.
На берегу с восклицательным клювом
грубо оструганный грач.

Выше же – сосен кора золотистая,

кроны слоисто-зеленой пятно
сливается с тучей над старою
пристанью,
речною рябою излучиной чистою,
где тонкая молния, длинно-ветвистая,
что глянет мгновенно и пристально,
корягою ляжет на дно.

Буквы

1

Муравьиный Крит,

волны бьют упрямо,
учат алфавит:
альфа, бета, гамма.

Белый теплоход,

рябь теней, как смальта,
все наоборот:
гамма, бета, альфа.

Было и прошло,

дебит, кредит, смета,
время истекло:
альфа, гамма, бета

2

Ночь напролет

с призвуком меди
ветер поет –
аз, буки, веди.

Так говорят

после разлуки –
все невпопад:
аз, веди, буки.

Минуйте ны,

порча и сглаз.
Веди темны,
буки страшны,
есмь аз.

Ночлег в пути

Твержу: забудется, запомнится,

клублюсь чужими голосами,
в слепое зеркало бессонницы
гляжу закрытыми глазами.

В чужом дому – чужие отзвуки,

течет луна по скатам крыши,
и души всех – живых и отживших
поют, а вот о чем – не слышу.

Ночлег в пути… Я это листывал,

и даже читывал немного –
равнина и река петлистая,
да плюс железная дорога,

и этот хор – живых и умерших,

и тяжкий перестук железа –
состав вконец ополоумевший
вдоль эту полночь перерезал.

Но ясно даже мне – не местному

и не пришедшемуся впору,
что не помеха он чудесному
и впрямь божественному хору…